«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Иногда в жертву приносилось само мужское или женское божество или осененные божественным духом люди вроде Иисуса или Хусейна ибн Али, чья жизнь отличалась от жизни обычных людей. Божественными их делало отнюдь не само жертвоприношение; напротив, потенциальными жертвами их делала почти что нечеловеческая святость. Такой мотив часто встречается и в литературе, и в исторических легендах. Эту тему обыгрывает, например, Герман Мелвилл в незавершенной повести «Билли Бадд»: несмотря на заикание, во всем остальном Билли настолько же морально чист, насколько подл Клаггарт – его антагонист, и намеком, что он не вписывается в окружающее общество и в конечном счете погибнет, служила именно его непорочность. Группа исследователей, проводившая кросс-культурный анализ категорий святости и моральности, пришла к аналогичному выводу относительно святых, однако сформулировала его наоборот: отбросы общества – зачастую потенциальные святые. Чтобы их мученичество и добровольное принесение себя в жертву считались чистыми, им следует быть немного юродивыми в глазах окружающих[463].

В тот же фрейм укладываются и жертвоприношения, совершенные в ходе недавних религиозных терактов. В своей работе о молодых людях, избранных двумя ливанскими сектами – «Хезболлой» и движением «Амаль» – для подрыва американских и израильских целей, а следовательно, для мученического принесения в жертву, Мартин Крамер пришел к выводу, что они удовлетворяют традиционным критериям жертвы, таким как чистота и аномальность. Это юноши – уже не дети, но еще не женаты; члены сообщества, но свободны пока еще от ответственности за семью; благочестивы, но не числятся в рядах духовенства[464]. Как показывают интервью с членами их семей и видеозаписи их завещаний, добровольно становившиеся смертниками ХАМАС молодые люди зачастую были застенчивыми, но славными парнями. В обращении они серьезны, порой немного выделяются из толпы; в итоге же, став «живыми бомбами», они оставляют о себе радостную память как о мучениках и триумфально принимаются обществом.

Не соглашаясь с тем, что я называл его молодых коллег из ХАМАС, решивших подорваться на бомбе с целью нанести вред израильтянам, «смертниками», доктор Рантиси оспаривал идею, будто они действовали из слепого или бездумного порыва или просто хотели умереть. Сам он, как я уже писал, предпочитал называть их «добровольными мучениками» – солдатами в грандиозной войне, которые самоотверженно и рассудительно отдали свои жизни за общину и религию. Судя по видеозаписям, снятым в ночь перед смертью юношей, именно такими они себя и видели. Отнюдь не избегая жизни, они стремились привести ее к совершенству и пойти на то, что полагали искупительным актом – равно личным и коллективным.

Изобретение врагов

В любом противостоянии есть герои, но гораздо важнее, чтобы был враг. Как отмечал в своем исследовании ополченческих движений Айдахо и Монтаны Джеймс Аго, понятие врага «конструируется социально»[465]. Как показало наше собственное рассмотрение сценариев войны, это действительно так в отношении практически каждого связанного с религией теракта: если врагов пока еще нет, их изобретают. Если цель сценариев космической войны – дать тем, кто в них верит, надежду и уверенность в собственной мощи, этим чувствам не возникнуть без фигуры зловредного супостата, которого можно поставить себя в оппозицию в расчете над ним возобладать. Проще говоря, без врага нет и войны.

Из этого следует, что некоторых врагов приходится выдумывать. Как отмечал в своей работе о межэтнических конфликтах Стэнли Тамбайя, «обряды насилия» в контексте религиозных беспорядков в Южной Азии неизменно вели к «демонизации жертв и их дальнейшему изгнанию или уничтожению по типу экзорцизма»[466]. Когда люди угнетены или их мучит непреклонная, безжалостная и грубая сила, демонизировать оппонента для них легко. Однако же если это не так и причины для такой демонизации туманны, для превращения относительно невинных людей в дьявольские сущности приходится немало исхитриться.

Мониторя Твиттер джихадистов-сторонников ИГИЛ, работавшие со мной студенты-исследователи обнаружили, что американцев, европейцев и израильтян там редко называли именно так, по национальности. Вместо этого их обычно именовали kafir или kuffar, то есть «неверный» или «неверные» (как правило, в качестве оскорбления). Еще их величали «крестоносцами» и «сионистами», но все эти обозначения для их оппонентов-немусульман – еще самые мягкие. «Эти шелудивые псы возомнили себя лучше людей», – писал в Твиттере один сторонник джихадистов, имея в виду израильских лидеров, которые планировали снова ввести смертную казнь, но только для неевреев[467]. Другой заявлял, что три напавшие на ИГИЛ в Фаллудже в 2016‐м силы, то есть иракская армия, шиитские ополчения и американские войска, – это «ось зла»[468].