Враги в смысле «оппонентов» есть у каждого, однако чтобы стать объектом религиозного терроризма, им необходимо стать чем-то исключительным: космическими врагами. Когда игиловский журнал Dabiq описывал Америку как воплощение «сил зла», то не просто указывал на проблему, с которой должны иметь дело верующие, а изображал мифическое чудовище, с которым им придется сразиться, и усмирить его способна лишь божественная сила. Вопрос здесь в том, как это происходит: как образ оппонента пересекает красную линию и становится дьявольской сущностью, предметом глубокой и устойчивой ненависти.
«Демонизация» – так я называю этот процесс, по итогам которого создаются демонические враги. Это часть конструирования образа космической войны, и некоторые из перечисленных в конце предыдущей главы критериев, которые обусловливают священную войну, можно отнести и к дьявольскому оппоненту. Когда противник отвергает чьи-либо моральные или духовные взгляды; когда представляется, будто враг своей мощью способен стереть его общину, культуру и его самого с лица земли; когда победа оппонента – нечто немыслимое; и когда врага нельзя победить скудными человеческими силами – все эти предпосылки увеличивают вероятность, что чей-либо оппонент предстанет в его глазах сверхчеловеческим супостатом, то есть космическим врагом. Цель процесса демонизации – умалить мощь чьего-либо оппонента и дискредитировать его; принижая его и высмеивая его недочеловеческую природу, можно утвердить собственное превосходство и моральную силу.
В некоторой мере процесс демонизации схож с процессом «делегитимации», описанным у Шпринцака. Так, он выделил три последовательные стадии дискредитации оппонента, его принижения и уменьшения его силы[509]
. Первая предполагаетВ целом я поддерживаю Шпринцака в том плане, что эффект демонизации проявляется в делегитимации оппонента. Когда добровольцы ИГИЛ бранили шиитские ополчения с иракским правительством «крысами» и «паразитами», то стремились уничтожить доверие к руководству страны и подорвать его авторитет. Иногда это даже срабатывало. Если же не ограничиваться обзывательствами, теракты, которые оппонент, очевидно, не может никак контролировать, могут быть действенным инструментом для подрыва его легитимности – как обнаружил на израильских выборах 1997 года премьер-министр Шимон Перес. Проводником делегитимации тогда выступил именно терроризм.
Однако же так случается не всегда. Иногда правительство реагирует на терроризм так, что его авторитет для его сторонников лишь усиливается – как это произошло с реакцией на теракты, которую предложили Британия и Франция. В прочих случаях теракты, в особенности завязанные на религии, совершались не с целью делегитимировать, хотя зачастую в итоге этого и достигали. Это вопрос мотивации: стремились ли исполнители тех или иных терактов к тому, чтобы уничтожить доверие к своим оппонентам? Когда я напрямую спрашивал об этом причастных к терактам людей – доктора Рантиси и стоявших за подготовкой «живых бомб» хамасовских оперативников, а также Махмуда Абухалиму и его соратников по подрыву Всемирного торгового центра, – те отвечали весьма расплывчато. Масштабы конфликта, по их словам, таковы, что подобные действия вполне обоснованы и неизбежны.
Если отправляться от слов активистов, оказывается, что их первичная цель – вовсе не делегитимировать оппонента. Большинство религиозных активистов, по всей видимости, не мыслят тактически. Вместо того чтобы пытаться сладить с оппонентами стратегически, вырабатывать тактику и изыскивать способы их дискредитировать, активисты полагают, что участвуют в великом конфликте, в котором дискредитация оппонентов происходит сама собой – и, может быть, даже задним числом. Предпосылкой равно делегитимации и демонизации является само это переживание участия в космической войне.