«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

В Мьянме ревностный буддийский монах Ашин Виратху пророчествовал, что если демографические прогнозы сбудутся, в течение нескольких поколений мусульмане в бирманском обществе обойдут числом буддистов. Виратху считал, что бирманскому буддизму грозит опасность быть стертым с лица земли, – зловещее предсказание, которое мне довелось слышать уже на Шри-Ланке, в другом контексте и от другого монаха, обеспокоенного растущим влиянием в его стране индуистов-тамилов и мусульман. В Индии же индусы из среднего класса опасались увеличения экономической мощи мусульманских общин в Гуджарате, что вызывало в них бешенство и привело к истреблению мусульман в Ахмадабаде. В индийском Пенджабе движения воинствующих сикхов были представлены в первую очередь молодыми людьми из привилегированной аграрной касты джатов и тоже боялись разрушения своего мира, но уже не мусульманами, а городскими индусами и сикхами, которые пользуются, по их мнению, непропорционально большой поддержкой со стороны секулярных властей. Их обуревал страх, что из рук у них ускользнет их социально-экономический престиж, который они почитали своим неотъемлемым правом. Некоторые самые фанатичные участники этих движений – в том числе Беант Сингх, один из убийц Индиры Ганди – были сикхами, происходившими из нижайшего класса – так называемых неприкасаемых каст[538]. Костяк воинствующих сикхских движений, впрочем, составляли юные и плохо образованные деревенские джаты. Еще пару поколений назад они бы автоматически заняли в пенджабском обществе руководящие общественные и экономические посты, однако в последние десятилетия XX века Северная Индия все больше становилась индустриально-городской, так что деньги и общественный статус перекочевали из карманов деревенских сикхов в карманы индуистов и сикхов из городских торговых и управленческих каст. В Пенджабе власть джатов стали оспаривать городские общины вроде арора и кхатри, и молодые джаты в отчаянии пытались отстоять превосходство своей касты, как и свое собственное. В некоторых случаях это отчаяние приводило к участию в практиковавших религиозное насилие движениях вроде того, что отняло жизнь главного министра Пенджаба. В утро перед подрывом бомбы, убившей министра и еще четырнадцать человек, юный джат Дилавар Сингх говорил: «Сегодня благодаря мне джаты вновь почувствуют гордость»[539].

Однако не все сторонники сикхских воинствующих движений жили в Индии; жившие за границей представляли иной вид маргиналов, вовлеченных в полувоенную активность, а именно экспатриантов. Значительной частью денежных средств и моральной поддержки пенджабские ополченцы обязаны единоверцам из таких удаленных мест, как Лондон, Хьюстон и Лос-Анджелес; посмотрев видео или послушав запись Санта Джарнаила Сингха Бхиндранвале, тамошние сикхи с готовностью откликались на призыв. Несмотря на то что в Англии, Канаде и США и множестве других частей света, куда сикхи мигрировали в XX веке, они находились на общественной периферии, воинствующие движения давали им отличную возможность засвидетельствовать свою преданность общине и показать свою значимость.

Многие из девятнадцати мусульманских активистов, погибших 11 сентября в ходе атаки на Всемирный торговый центр и Пентагон (может быть, безуспешно, и на другие объекты), также были людьми без своей страны. Отчужденные от родных земель на Ближнем Востоке, они поселились в городах Америки и Европы и поддерживали связь через электронные средства коммуникации, разве что изредка организуя тайные сборища. В отличие от «живых бомб» ХАМАС, это зачастую были хорошо образованные профессионалы из среднего класса старше тридцати лет. От окружающих их отделяли не молодость и не бедность, а маргинальные национальные идентичности. Определявшие их идентичность сообщества, точно как и у многих других «кочевников» XXI века, помещались не в географической плоскости, а в своего рода этническом киберпространстве.