Ужас в музее

18 ноября. Вчера Батта умер, после чего произошло одно странное событие, от которого у меня мороз по коже, ибо это вызывает в памяти туземные легенды и суеверные страхи самого Батты. Установив факт смерти, я вернулся в лабораторию и услышал необычно громкое жужжание в садке номер двенадцать, где находилась ужалившая его муха. Тварь металась по садку как бешеная но, когда я приблизился, внезапно затихла, села на сетчатую стенку и уставилась на меня самым странным образом. Она даже просунула передние лапки в отверстия, как будто пародируя человеческий жест изумления. Попозже, вновь появившись в лаборатории после обеда с Алленом, я обнаружил эту муху мертвой. Судя по всему, она в неистовстве билась о стенки садка, пока не забила себя до смерти.

Не может не удивлять тот факт, что случилось это сразу же после смерти Батты. Если бы это видел кто-нибудь из черных, он тотчас приписал бы происшедшее переселению души мертвеца в муху-дьявола. Надо поспешить с отправкой моих голубокрылых посланцев по назначению. Похоже, их укус убивает еще быстрее, чем укус чистокровных palpalis. Батта умер всего через три месяца и восемь дней после заражения, – впрочем, нельзя с уверенностью делать выводы на основе единичного случая. Я почти сожалею о том, что не дал болезни Гамбы идти своим чередом.

5 декабря. Строю планы, как доставить моих посланцев Муру. Он должен получить их от какого-нибудь незнакомого энтомолога, якобы читавшего «Двукрылых Центральной и Южной Африки» и решившего послать автору «новый, доселе не классифицированный вид насекомых». В письме должно присутствовать недвусмысленное заверение в том, что голубокрылые совершенно безвредны, со ссылкой на многолетний опыт местных жителей. Тогда Мур не станет осторожничать, и одна из тварей рано или поздно его укусит.

О первых результатах операции я смогу судить лишь по письмам нью-йоркских друзей, которые иногда упоминают Мура, ну а смерть его наверняка не обойдут вниманием газеты. Главное, не выказывать излишнего интереса к его судьбе. Посылку я отправлю не отсюда, а из другого места, где меня ни в коем случае не должны опознать. Самый надежный вариант: взять отпуск, уехать надолго вглубь страны и отрастить бороду, затем отправить свой груз из Укалы под видом проезжего энтомолога, а сюда вернуться уже гладко выбритым.

12 апреля 1930 г. Вернулся в Мгонгу после долгого путешествия. Все прошло как нельзя лучше – в точном соответствии с планом. Взял отпуск накануне Рождества, 15 декабря, и сразу же отбыл с заранее приготовленным багажом. Для моих посланцев сделал добротный почтовый контейнер, поместив туда кусок инфицированного крокодильего мяса им в пищу. К концу февраля моя борода достаточно отросла, и я подстриг ее клинышком а-ля ван Дейк.

9 марта прибыл в Укалу и напечатал письмо Муру на машинке в тамошней фактории. Назвался Невилом Уэйленд-Холлом, энтомологом из Лондона. Думаю, я выбрал верный тон – дружелюбно-деловой, как принято между коллегами-учеными. Очень ловко, как бы вскользь, акцентировал его внимание на «абсолютной безвредности» этих особей. Ни у кого в Укале, похоже, не возникло подозрений на мой счет. Побрился в лесу, едва покинув факторию, чтобы к моменту возвращения подбородок успел загореть, не оставив и намека на бывшую бороду. Почти весь обратный путь, кроме одного заболоченного участка, проделал без местных проводников и носильщиков, – по счастью, я привычен к дальним переходам с рюкзаком за плечами и хорошо ориентируюсь на местности. Свое долгое отсутствие объяснил приступом лихорадки, а также неверно выбранным маршрутом при путешествии через джунгли.

А теперь начинается самая трудная пора в психологическом плане: дожидаться известий о Муре, при этом ничем не выдавая своей заинтересованности. Правда, он может избежать укуса вскоре по получении посылки, а потом закончится срок, в течение которого мухи способны переносить инфекцию. Однако при его беспечности шансы сто к одному против него. Я не испытываю сожаления – после того, что он сделал со мной, эта кара более чем заслужена.

30 июня 1930 г. Ура! Первый этап моего плана реализован! Только что Дайсон из Колумбийского университета мимоходом упомянул в письме о получении Муром неизвестных голубокрылых мух из Африки, очень его озадачивших! Пока ни слова об укусах – но, насколько я знаю Мура с его рассеянностью и небрежностью, за этим дело не станет!

27 августа 1930 г. Письмо от Мортона из Кембриджа. Он сообщает, что Мур писал ему о проблемах со здоровьем, а также об укусившем его в шею редком, еще не изученном насекомом из партии особей, полученных им в середине июня. Значит, удалось? Похоже, Мур не ассоциирует этот укус со своим приступом слабости. Если все так и есть, то он был ужален в период наивысшей инфекционной активности вируса.