Ужас в музее

Именно среди зевак последней волны, многие из которых посещали музей неоднократно, начались разговоры о том, что внешность мумии понемногу меняется. Вероятно, музейный персонал, несмотря на предупреждения нервного сторожа несколькими месяцами ранее, слишком привык к виду страшного экспоната, чтобы замечать какие-то мелкие детали. Как бы то ни было, лишь взволнованные разговоры посетителей заставили сотрудников внимательнее присмотреться к мумии и действительно отметить пусть небольшие, но определенные изменения. Практически сразу же эта новость попала в прессу – со вполне ожидаемыми громкими последствиями.

Теперь уже я лично стал наблюдать за состоянием мумии и в середине октября пришел к выводу, что здесь имеет место процесс разложения. Судя по всему, под химическим или физическим воздействием атмосферного воздуха окаменело-кожистая структура тканей начала расслабляться, что проявилось в некотором смещении конечностей и деформации лицевых мышц. После полувекового пребывания мумии в неизменной сохранности это стало очень тревожным сигналом, и по моей просьбе музейный таксидермист мистер Мур несколько раз тщательно обследовал экспонат. Он констатировал общее размягчение тканей и два-три раза обработал поверхность вяжущими препаратами, но не пошел на более радикальные меры, опасаясь побочных эффектов.

А вот на толпах посетителей это явление сказалось весьма неожиданным образом. До той поры каждая газетная сенсация вызывала новый прилив любопытствующих, но теперь, хотя пресса без устали обсуждала перемены в состоянии мумии, охвативший публику инстинктивный страх оказался сильнее извращенного любопытства. Видимо, людей все больше отпугивала окружающая музей мрачная аура, и посещаемость с рекордных высот упала до уровня намного ниже среднего. На фоне этого запустения стали особенно заметны экзотические иноземные гости, число которых не уменьшалось.

18 ноября у одного из этих чужаков – перуанского индейца – случился истерический либо эпилептический припадок непосредственно перед мумией. Позднее, уже в больнице, бедолага не переставал кричать: «Он пытался открыть глаза! Т’йог пытался открыть глаза и взглянуть на меня!» К тому времени я всерьез настроился удалить экспонат из зала, но не сделал этого, поддавшись на уговоры наших консервативных администраторов. Однако нельзя было не заметить, что за последнее время музей приобрел дурную репутацию среди жителей тихих и благонравных окрестных кварталов. После случая с перуанцем я дал строгие указания смотрителям: не позволять никому надолго задерживаться перед тихоокеанским реликтом.

24 ноября, сразу после закрытия музея в пять часов пополудни, один из смотрителей обнаружил, что веки мумии приподнялись. Самую малость, так что показался только узкий серп роговицы; но само по себе явление, безусловно, представляло интерес. Срочно вызванный доктор Мур собрался изучить с помощью лупы открывшиеся участки глазных яблок, но как только он дотронулся до мумии, ее веки снова плотно сомкнулись. Попытки осторожно приподнять их пальцами не удались, а применить какие-либо инструменты доктор не решился. Узнав о случившемся по телефону, я несколько мгновений испытывал стремительно нарастающий ужас, несоразмерный такому вроде бы простому и рационально объяснимому происшествию. Тем самым я невольно уподобился суеверным простакам, полагавшим, что над музеем довлеет злой рок – порождение неведомых времен и неизмеримых пространств.

Спустя два дня филиппинец весьма подозрительного вида был схвачен при попытке спрятаться в одном из служебных помещений перед самым закрытием музея. В полицейском участке он отказался назвать свое имя, и его задержали до выяснения личности. Между тем строгий надзор за мумией, похоже, охладил пыл ее иноземных почитателей. Во всяком случае, количество таких визитеров заметно убавилось после введения нового правила: теперь мумию разрешалось осматривать только на ходу, не останавливаясь перед витриной.

Эта история достигла своей кульминации в ночь на четверг, 1 декабря. Примерно в час пополуночи всю округу разбудили доносящиеся из музея крики, полные смертельного ужаса и агонии, а телефонные звонки перепуганных соседей повлекли за собой срочное прибытие на место усиленного наряда полиции. Я и еще несколько сотрудников музея появились там почти одновременно с ними. Часть полицейских оцепила здание, а все остальные, включая музейных работников, не без опаски вошли внутрь. В коридоре первого этажа мы наткнулись на задушенного ночного сторожа – его шею стягивала веревка, сплетенная из индийской конопли. Стало быть, несмотря на все принятые меры, один или несколько злоумышленников все же пробрались в музей. Однако сейчас тут царила гробовая тишина, и мы замешкались перед винтовой лестницей в роковом крыле здания, где должны были разыграться главные события этой ночи. Слегка приободрил нас яркий свет, заливший все вокруг после включения рубильников на электрощите в коридоре; и только тогда мы осторожно двинулись вверх по лестнице, к арочному входу в зал мумий.

V