Хэдли подошла ближе и чуть не ахнула, увидев, что малышка сидит в инвалидном кресле. Она не могла заметить этого раньше: спинка была накрыта девочкиным пальто. Ее сердце сжалось еще сильнее при виде свисавших из-под синего шерстяного платья ног, закованных в сложную конструкцию из металлических прутьев и кожаных ремней.
– Полно, не плачь, – сказала она, достав носовой платок из кармашка с билетиками. – Знаешь что? Завтра я найду тебе эту книгу, куплю или возьму в библиотеке. Хорошо?
На нее уставились два черных глаза между Малютками Энни.
– Правда?
Хэдли кивнула и, улыбаясь, протянула ей платок.
– Теперь ты скажешь мне, как тебя зовут?
– Лизелот.
– О, какое красивое имя. Будто из книги. Ты кого-то ждешь, Лизелот?
– Папу.
– Почему же он оставил тебя здесь?
– Он работает. Когда закончит, заберет меня. Он не хочет оставлять меня дома одну.
– Он работает здесь? Я его видела?
– Вы его точно слышали! – вдруг прыснула девочка.
Хэдли раскрыла рот от удивления.
– Мистер Акавива?
Девочка кивнула. Хэдли не могла опомниться. Человек, от чьих воплей у нее две недели вяли уши, оказывается, был отцом, да еще и отцом этой Лизелот с хорошенькой мордашкой. Хотя хмурый вид, похоже, был у них… семейным.
– У него тяжелая работа, – вздохнула Хэдли, не зная, что сказать. – Твой папа добрый, – добавила она, вдруг проникшись сочувствием к этому человеку, который не хотел оставлять парализованную дочку дома одну. Спросить о матери она не решилась.
Дверь вдруг распахнулась, и в комнату ворвался Бенито Акавива.
– Какого черта вы тут делаете? – по своему обыкновению напустился он на Хэдли. – Чем меньше танцуете, тем меньше заработаете!
– Иду, мистер Акавива, – покорно ответила Хэдли и, ласково улыбнувшись, помахала на прощание Лизелот.
– Ты не забудешь про книгу? – заерзала малышка.
– Обещаю.
Мистер Акавива, когда она проходила мимо него, недовольно буркнул:
– Одни книги у девчонки на уме. Читает, читает, читает. Ладно, идите уже, поторапливайтесь! Клиенты заждались.
Хэдли вышла из кабинета и столкнулась с твидовой кепкой.
– Вы шпионите за мной? – спросила она, нахмурив брови.
– Нет. А вы? – вопросом на вопрос ответил твидовый, обмахиваясь картонными мишенями.
Пожав плечами, она стала пробираться к танцполу. Там танцевали под
По дороге она встретила Лили. Ее коллега, лет тридцати, с пергидролевыми кудряшками и влажными глазами лани, всегда держала в руках веер.
– Танцевать – это еще полбеды, – вздохнула она. – Труднее всего избегать шкодливых рук, не гневить Бога, любить ближнего и быть дома к полуночи.
Хэдли рассмеялась.
– Гэри Купер по твою душу! – шепнула ей Лили, показав на мрачного господина, который уже махал своим билетиком перед носом Хэдли.
– Вы хорошо держите темп, – сказала она партнеру, не раскрывавшему рта в первые минуты танца.
На самом деле танцором он был средним – и вдобавок чем-то опечален, – но ей хотелось его приободрить. Обычно она избегала грубой лести, хоть это и было частью ее странной работы.
– Я только что заплатил налоги, – ответил он. – Естественно, легкость необыкновенная.
Было жарко, в заведении работал гардероб, но он почему-то остался в пальто с большими серыми нашивками на рукавах, довольно, надо сказать, потрепанном. В порыве, которого сама не могла себе объяснить, Хэдли сделала то, чего никогда не делала с клиентами: опустила голову на его плечо, прижавшись щекой к шву реглана.
В нескольких миллиметрах от ее зрачков геометрия ткани заполонила всё поле зрения, такая мучительно родная и мучительно далекая. Как давно в последний раз щека Хэдли лежала на плече пальто…
– Вы сами неплохо танцуете, – заявил ее кавалер угрюмо.
– Я танцевала с Фредом Астером, – сказала она, хихикнув.
Партнер что-то буркнул. Он явно не поверил ей.
Это было в Голливуде, в 23-м павильоне студии «Парамаунт», на лестнице в виде свадебного торта, которая кружилась и мерцала. Не закончив пируэт, Хэдли рухнула в объятия небесного Фреда, как раз когда он повязывал алый галстук, служивший ему поясом. Он подхватил ее на лету. Она успела подумать, что его руки – сама благодать, такие большие, надежные… и –
Огден – еще не Огден, а крошечный комочек в чреве мироздания – впервые дал о себе знать дурнотой.
Хэдли поставила крест на Голливуде, куда ее отправило агентство Берил Хэмфорд, и на заработке в двести пятьдесят долларов в неделю и вернулась в Нью-Йорк, цепляясь за тоненькую ниточку, за два коротких слова: Вест-Сайд. Половина Манхэттена, ни больше ни меньше.
Было начало марта, время Арлану вернуться.