Узкая дверь

На работе я старалась держаться сложившейся рутины, довольно сильно пошатнувшейся, правда, в последнюю неделю триместра: опросы, проверочные тесты, дополнительные занятия, некие неискренние попытки коллег (в основном Скунса и Синклера) придерживаться все же кафедральных планов; впрочем, наиболее молодые (Хиггс и Ленорман) позволяли ученикам читать на уроках всякую беллетристику (про себя, разумеется), а иногда даже играть в шахматы. Удивительно, но повседневная, рутинная жизнь школы приносила мне даже некоторое облегчение – меня успокаивали эти чашки чая, выпитые в учительской, и запретные сигареты, выкуренные в обществе Керри. Ученики вели себя на уроках весело и шумно, но никаких нарушений порядка себе не позволяли. Всю ту неделю я приходила домой поздно вечером, но не потому, что так уж много было работы, а чтобы подольше побыть в тамошнем спокойном и скучном мире, где – по иронии судьбы – все на свете казалось куда более простым и понятным.

Хотя я с нетерпением ждала встречи с Джеромом, отсрочка нашего свидания меня во многих отношениях устраивала, ибо давала мне возможность заранее все спланировать и обдумать. За последние несколько дней из глубин прошлого на поверхность поднялось множество таких вопросов, на которые у меня не было ответа, к которым я до сих пор даже подступиться боялась. Кто несколько дней назад прислал мне тот подарок, который Эмили Джексон, подруга моего детства, принесла на мой пятый день рождения? Кто тот человек, которого моя дочь называет Конрадом? Это он запугал ее настолько, что она сама себе всю голову обкорнала? Это он рассказал ей о мистере Смолфейсе? А кто от имени Конрада написал письмо моим родителям? И зачем кому-то вообще понадобилось это делать? Каковы причины, которые могли у такого человека возникнуть?

Кто бы он ни был, ему были известны такие подробности моей жизни, которых нельзя было найти ни в одной из публикаций, посвященных смерти Конрада. Даже Кэтрин Поттс, автор книги «КОНРАД: пропавший мальчик из Молбри», ничего не знала ни о том, как я обстригла себе волосы, ни о том подарке, который сделала мне на день рождения Эмили Джексон. Кто бы за всем этим ни стоял, он явно давно меня знает, думала я. И у него есть возможность подобраться не только к моим родителям, но и к моим воспоминаниям. Драматические события этого летнего триместра – светловолосый мальчик со значком префекта, атмосфера враждебности на кафедре, мемориальный витраж в честь Конрада – спровоцировали у меня некий внутренний паралич. Я, похоже, больше не способна была доверять даже собственным, вполне очевидным, чувствам и ощущениям. Но теперь я, по крайней мере, сознавала, что начала постепенно терять контроль над собой – меня терзали галлюцинации, я слышала голоса из водопроводных труб, я настолько во всем сомневалась, что перестала доверять даже собственным суждениям.

Впрочем, в последнее время я, кажется, опять обрела нормальный центр тяжести. Сколь бы сомнительными ни были и та «кровь», брызнувшая из сливного отверстия в раковине прямо на мою белую блузку, а потом без следа исчезнувшая, и тот мальчик со значком префекта, но та фигура в черном, явившаяся мне в театре, точно была реальной. Ее видели все, а не только я. Также некто вполне реальный написал то письмо моим родителям. И некто вполне реальный настолько перепугал Эмили, что она безжалостно искромсала свои детские локоны. Все это сделал некий человек, которому я так долго не решалась бросить вызов. Теперь же, хотя и несколько поздновато, мне стало ясно, что начинать мне следовало с Эмили. Это ведь Доминик тогда меня разубедил, прикрываясь своей любовью к девочке и заботой о ней, что не стоит сейчас расспрашивать ее об этом воображаемом дружке, но теперь в свете некой новой информации я без конца задавала себе один и тот же вопрос: а каковы на самом деле были мотивы Доминика? В его любви к Эмили я не сомневалась, неподдельным был и тот шок, который он испытал, увидев ее изуродованную голову. Но не вел ли он с ней каких-то разговоров обо мне? Я знала, что они в последнее время стали очень близки. Не рассказал ли он ей всю ту историю? А если это не он, то кто? Кто рассказал ей о мистере Смолфейсе? Теперь, конечно, было уже поздно ее об этом расспрашивать. Доминик ее полностью завоевал. И меня это совершенно не удивляло. Разве могла я с ним состязаться? Сейчас я могла только ждать благоприятного момента и надеяться, что все-таки получу возможность расследовать эту историю.

И такую возможность я получила в самый последний день триместра. Занятия в «Короле Генрихе» в тот день закончились рано, так что до возвращения домой Доминика и Эмили я была совершенно свободна. В двенадцать часов я вернулась в совершенно пустой дом и сразу, даже не переодевшись, направилась в комнату Эмили.