Узники Страха

— Я говорю, красиво это, радует слух. Или вот, скажем, когда наши женщины укладывают ребенка спать, они не просто говорят с ним, а напевают ему. Вот так: «Спи-и, сыно-о-чек, сладко-о, сладко-о» — пропел он первое, что пришло в голову.

Тетушка О-Горди вздрогнула. Глаза ее расширились. В них мелькнули то ли грусть, то ли боль.

— А ну-ка еще, сынок.

Артем запел дальше. Старушка прикрыла глаза, сильно наморщила лоб. Она явно старалась что-то вспомнить. Артем допел до конца:

— Ну, как? Теперь понятно?

О-Горди молчала, словно ушла в себя, вернулась куда-то в далекое прошлое.

— А твоя мать не певала тебе так? — догадался спросить Артем.

Она очнулась:

— Мать — нет. А вот бабушка… Да, я припоминаю… припоминаю… Когда я была совсем еще крошкой, бабушка, как это ты сказал… пела мне. Только тихо-тихо. И лишь тогда, когда никого, кроме нас, не было. Похоже, она боялась петь…

— Боялась?! Почему? Кого?

— Кого можно у нас бояться, Мудрейших, наверное…

— Но почему? Они запрещали людям петь?

— Не знаю. Это ведь было так давно. И я была такой маленькой. Видно, так повелевал Великий завет…

— Опять этот Завет! Да отчего бы ему запрещать петь?

— Не знаю. Только хорошо вспоминаю теперь: бабушка боялась петь. А больше никто никогда у нас не пел. Одна бабушка. Да и зачем петь? Эти, как ты сказал, песни бередят душу. Я вот чуть не расплакалась сейчас. Нет, на празднике у нас не поют. Посидят, поедят, посмотрят друг на друга, поговорят о том, о сем. И все. Гляди-ка, всю шерсть смотали! И не заметили как. С разговорами-то.

— Да, конец! — Артем быстро распустил оставшийся от клубка моточек, посмотрел, куда бросить заложенную внутрь него бумажную основу: в комнатке старушки, не пример другим, всегда была идеальная чистота.

— Ну, спасибо тебе, сынок! — тетушка О-Горди укрепила катушку с пряжей на станке, снова подсела к Артему. — Так о чем мы с тобой говорили?.. Да, о завтрашнем празднике! Так вот, соберутся там и стар и млад. А уж девчонки, что заневестились, все, как одна, явятся. Ты и смотри! Может, какая придется по сердцу. Тебе-то старшой любую отдаст, я знаю.

— Нет, тетушка О-Горди, рано еще мне заводит! семью. — Артем машинально расправил на ладони скомканный бумажный комочек, и вдруг его словно обожгло: откуда здесь бумага?!

— Тетушка О-Горди, это что?

— Это? А-а, пустяки. Это то, на что клубок навивали. Пряжа-то тонкая, сразу клубок не начнешь. Вот и приходится брать, что под руку попадется.

— Но это же бумага. Бумага! На ней даже что-то написано. Это обрывок книги или газеты.

— Какая книга? Какая газета? Ничего такого у нас нет. И отродясь не бывало. Да что тебе дался этот мусор? Мало ли что попадется под руку прядильщице. И когда это было! Шерсть-то давнишняя. Давай, я выброшу.

— Ну, нет, тетушка О-Горди, этому мусору цены нет. И засиделся я у тебя. Пора на занятие к О-Стелли.

— Ну, ступай, ступай. Да не забудь, что я сказала. О празднике-то.

Но Артему было уже не до праздника. Он сразу прошел к себе в шатер и, едва дождавшись своей наставницы, положил перед ней найденное сокровище:

— О-Стелли, что это? Как могло попасть сюда, к вам и котловину?

Она заметно нахмурилась:

— Где ты взял это?

— В старом клубке пряжи, который мы распутывали О-Горди.

— Нашел, чем заниматься! Но что тебя так удивило?

— Так это же обрывок книги!

— Возможно. Почему не допустить, что у наших предков были книги.

— Значит, у вас есть письменность? Значит, вы можете писать и читать? Почему же все ваши люди неграмотны?

О-Стелли усмехнулась:

— Не слишком ли много вопросов сразу? Задавать вопросы всегда легче, чем отвечать. Но я попробую удовлетворить твое любопытство. Да, у наших предков была письменность. Наши предки могли писать и читать. Но это было слишком давно. Нынешние эрхорниоты действительно не тают грамоты. Просто потому, что у них нет в этом необходимости. Им нечего читать: у нас нет теперь ни одной книги. Им незачем писать: при нынешнем образе жизни они вполне обходятся разговорным языком, в крайнем случае используют рисунки на олотоо. Жизнь предков была по-видимому, иной.

— Но кто они, все-таки, ваши предки?

— Я уже говорила, что не смогу ответить на этот вопрос.

— Хорошо. Тогда еще один, может быть, не совсем скромный: ты сама знаешь эрхорниотскую грамоту?

— Да, — коротко ответила О-Стелли.

— А если я попрошу тебя научить ей и меня?

— Что же, это совсем не сложно. Если хочешь, сегодня и начнем. Только что это тебе даст?

— Мне лично — ничего. Но, если уж мне суждено остаться здесь, я научил бы грамоте ваших детей…

— Зачем? — приподняла брови О-Стелли.

— Затем, чтобы если не они, то хотя бы их дети снова написали книги, стали поэтами, художниками, научились делать станки, машины…

— Здесь, в этой отгороженной от всего мира дыре? Какой ты мечтатель, Артем! Здесь приходится думать об одном: как бы выжить. Только выжить!

— Выжить — ради чего?

— Не знаю… Я как-то не думала об этом. — О-Стелли пожала плечами. — Может быть, ради детей…