Но Артем и не взглянул больше в его сторону, так сильна была тревога за О-Регги: крик перепуганной девочки все еще стоял у него в ушах, он готов был к самому худшему, лихорадочно соображая, как оказать первую помощь несчастной женщине. Однако та уже поднялась с земли, отряхнула пыль с колен и, поправив прическу, сама протянула обе руки Артему:
— Снова я отнимаю у тебя время…
— Какое время?! О чем ты, Регги? Скажи, как ты себя чувствуешь? Он сильно побил тебя? Тебе больно?
— Нет, он не успел и раза ударить. Хотя, если бы не ты… Второй раз ты приходишь мне на помощь. А мне нечем даже отблагодарить…
— Да брось ты, О-Регги! За что благодарить? А ну-ка, О-Фанни, поможем маме! Чем вы рыхлите эти грядки? Этим?! — поднял он с земли длинную палку с толстым востренным сучком.
— Чем же еще? Хорошо хоть этим снабжает начальство, — проводила она недобрым взглядом скрывшегося надсмотрщика.
— А кто он, этот начальник? — полюбопытствовал Артем.
— Грилль О-Понс. Разве ты не знаешь его?
«Грилль О-Понс! — мысленно присвистнул Артем. — Вот каков он, подручный О-Гейма, главный исполнитель самых неблаговидных замыслов Мудрейшего!»
— Да, Грилль О-Понс, он самый, — продолжала О-Регги. — Никому от него житья нет. А мне в особенности.
— За что же он так невзлюбил тебя?
— Вытряхнула раз из своей землянки. Вот и злобится. Да что мы все о нем? Стоит на эту пакость слова тратить! Как сам-то поживаешь, добрый чужеземец Артем? Может, помощь какая тебе требуется, так ты только скажи.
— Нет, спасибо, О-Регги. Я ни в чем не нуждаюсь. А вот тебе мы с О-Фанни сейчас поможем. Верно, дочка?
— Верно, чужеземец Артем!
Он снова взял заостренный сук, поплевал на руки, как делал когда-то в детстве, и принялся дробить слежавшуюся землю. Работа оказалась не из легких. Сначала он снял рубаху, а затем и майку. Зато как приятно было размять мышцы на свежем воздухе. Да еще благодарным взглядом милой женщины и горящими от счастья глазенками никогда не знавшего радости ребенка.
Здесь же, на грядках, они и пообедали принесенной О-Регги снедью и только поздно вечером усталые и счастливые спустились в мрачный подземный переход.
О-Фанни уже спала на руках Артема. О-Регги несмело опиралась рукой на его локоть. Так дошли они до знакомого поворота, и Артем плотнее прижал к себе спящем! ребенка, чтобы случайно не ударить о стену в узком плохо освещенном переходе, когда на пути их вырос мальчик-посыльный О-Стелли:
— Чужеземец Артем, Мудрейшая просила сказать, что ждет тебя в шатре для занятий.
— Что ты сказал? Меня ждет О-Стелли?! — Артем даже споткнулся на ровном месте. — Хорошо, скажи Мудрейшей, сейчас приду, только уложу девочку в постель.
— Иди, Артем, иди сейчас, — мягко коснулась его плеча О-Регги. — Я уложу ее сама. О-Стелли нельзя заставлял, ждать, — она взяла у него О-Фанни и, чуть помедлив, со вздохом скрылась в темноте.
О-Стелли встретила его с нескрываемым укором:
— Я уж потеряла надежду, что мой посыльный разыщет тебя.
— Прости, О-Стелли. Пришлось помочь одной женщине взрыхлить ее участок в огородах.
— Участок О-Регги?
— Да. Ты знаешь, у нее маленькая дочь. Ей очень трудно…
— Здесь всем трудно, Артем. Но каждому не поможешь. А у меня хорошая новость. О-Брайн разрешил тебе учить детей грамоте.
— Спасибо.
— С чего же ты начнешь?
— Я еще не думал об этом.
— Может быть, подумаем вместе?
— Если тебе угодно.
— Если мне угодно… Как странно ты говоришь со мной сегодня. Что случилось, Артем? Ты молчишь… — голос девушки дрогнул, глаза наполнились плохо скрываемо болью.
«О-Стелли, милая!» — бешеная радость готова был взорвать Артема. Но перед глазами вдруг снова всплыл хищный оскал надсмотрщика и огромный кулачище, занесенный над головой беззащитной женщины, всплыл, как символ тирании Мудрейших, а, следовательно, и ее, О-Стелли. И радость померкла, будто подернулась пеплом.
— Мне нечего сказать тебе сейчас.
— И все-таки, должна быть какая то причина… Может быть, то, что я так долго не могла навестить тебя. Но ты должен был попить, что есть обстоятельства…
— Да, я знаю, у вас готовится большое семейное торжество.
Брови О-Стелли удивленно приподнялись. В глазах мелькнуло что-то похожее на затаенное страдание. Она медленно покачала головой:
— Ты слишком легко принимаешь на веру все, что болтают тетушка О-Горди и другие старики и старухи.
— Разве у них нет основания?
— Основание есть. Только…
— Что только?
— Да нет, ничего… Так ты, говоришь, помог О-Регги рыхлить землю? — поспешила она переменить тему разговора. — Я знаю, это очень тяжелая работа. Но нам всем здесь трудно. Мы уже говорили с тобой об этом. Правда, ты утверждал, что не нам, Мудрейшим, судить о трудностях. А между тем…
— Ты снова хочешь убедить меня в противном?
— Не в этом дело. Я была на твоем концерте…
— Я знаю.