Узорный покров (The Painted Veil)

She looked very little into the future and she made no plans.	В будущее она особенно не заглядывала, никаких планов не строила.
The only thing she knew was that she wanted to stay in Hong Kong as short a while as might be.	Знала одно - что в Гонконге хочет провести как можно меньше времени.
She looked forward to arriving there with horror.	О возвращении туда она не могла думать без ужаса.
It seemed to her that she would like to wander for ever through that smiling and friendly country in her rattan chair, and, an indifferent spectator for ever of the phantasmagoria of life, pass each night under a different roof.	Уж лучше бы странствовать без конца в паланкине по этим светлым, приветливым краям и, равнодушно взирая на фантасмагорию жизни, каждую ночь проводить под новой крышей.
But of course the immediate future must be faced: she would go to the hotel when she reached Hong Kong, she would arrange about getting rid of the house and selling the furniture; there would be no need to see Townsend.	Однако следовало все же обдумать хотя бы ближайшее будущее. В Гонконге она остановится в гостинице, надо разделаться с домом, заняться продажей мебели. С Таунсендом можно вообще не встречаться.
He would have the grace to keep out of her way.	У него хватит такта не попадаться ей на глаза.
She would like, all the same, to see him once more in order to tell him what a despicable creature she thought him.	А все-таки один раз хотелось бы его повидать -только чтобы сказать ему, сколь невысокого она о нем мнения.
But what did Charles Townsend matter?	Но какое ей дело до Чарли Таунсенда?
Like a rich melody on a harp that rang in exultant arpeggios* through the complicated harmonies of a symphony, one thought beat in her heart insistently.	Как полнозвучная мелодия арфы порой покрывает ликующим арпеджио сложные гармонии оркестра, так одна мысль неумолчно звучала в ее сердце.
It was this thought which gave their exotic beauty to the rice-fields, which made a little smile break on her pale lips as a smooth-faced lad swung past her on his way to the market town with exultation in his carriage and audacity in his eyes, and which gave the magic of a tumultuous life to the cities she passed through.	Эта-то мысль придавала экзотическую красоту крестьянским полям, вызывала на ее бледных губах улыбку, когда проходил по дороге на рынок безусый юнец с горделивой осанкой и дерзким взором, населяла попутные города колдовской круговертью жизни.
The city of the pestilence was a prison from which she was escaped, and she had never known before how exquisite was the blue-ness of the sky and what a joy there was in the bamboo copses that leaned with such an adorable grace across the causeway.	Охваченный эпидемией город был тюрьмой, из которой она вырвалась, и новой, неведомой доселе стала синева небес и прелесть бамбуковых рощ, с неподражаемой грацией склонившихся над дорогой.
Freedom!	Свободна!
That was the thought that sung in her heart so that even though the future was so dim, it was iridescent* like the mist over the river where the morning sun fell upon it.	Вот мысль, которая пела в ее сердце, так что будущее, хоть и было темно, искрилось, как туман над рекой под первыми лучами солнца.
Freedom!	Свободна!