V.

Снится пусть больше павлиньих хвостов,
Алмазные копи, фонтаны китов.
Счастья в обрез, ну а бед через край –
Сном укрывайся, баюшки-бай.

Жуткий вампир скрипнет черным крылом,

Звезды погаснут, сраженные сном;
Пусть воют банши, трупокрады урчат –
Сны тебе силы дадут по ночам.

Пусть и скелеты с гнилыми зубами

Наверх выползают из мира под нами,
Тролль, людоед и вервольфов орава;
Точь-в-точь как ты, призрак лезет кровавый,

Тени на ставнях ползут там и тут,

Гарпий полки на охоту идут,
Гоблины ищут жертв сочных всю ночь –
Спи-засыпай, нечисть сны сгонят прочь.

Они – как плащи, незаметные глазу:

Вяжет их добрый народец из сказок.
Сны покрывают с макушки до пят,
От ветра спасают, от горя хранят.

А если же Ангел вдруг спустится где-то

Душу твою вознести прочь от света –
Перекрестись и к стене отвернись:
Снам нипочем не спасти твою жизнь.

Снаружи вновь завопила полосатая гиена. Монтауген взбил кулаком мешок с грязным бельем, смастерив из него подушку, погасил свет и улегся, весь дрожа, спать на коврик.

III

Но в его собственное музыкальное пояснение к снам не входило очевидное и для него, быть может, обязательное: если сны – лишь ощущение при пробуждении, если они сперва закладываются на хранение, а потом подвергаются каким-то действиям, то сны подгляды никогда не могут ему принадлежать. Вскоре это проявилось, не весьма удивительно, во всевозрастающей неспособности отличить Годолфина от Фоппля: способствовала такому – или же нет – Вера Меровинг, но что-то могло и присниться. Вот здесь-то в аккурат и была зарыта собака. Он понятия не имел, к примеру, откуда что бралось:

…столько гили говорится насчет их низшей kultur-position[142] и нашего herrenschaft[143] – но это для Кайзера и предпринимателей на родине; никто, даже наш беспечный Лотарио (как мы называли генерала), в это здесь не верил. Может, они и были тут цивилизованны так же, как мы, я ж не антрополог, да и все равно сравнения неуместны – они народ сельскохозяйственный, пасторальный. Любили скот свой, как мы, должно быть, любим свои детские игрушки. В правление Лойтвайна скот отбирали и отдавали белым поселенцам. Само собой, гереро взбунтовались, хотя на самом деле первыми начали готтентоты-бондельсварты, потому что в Вармбаде застрелили их вождя Абрахама Кристиана. Толком никто не знал, кто стрелял первым. Это старый спор: кто знает, кому какое дело? По кремню чиркнули, мы понадобились, и мы пришли.

Фоппль. Быть может.

Вот только очертания «сговора» Монтаугена с Верой Меровинг наконец стали для него проясняться. Очевидно, она хотела Годолфина, о причинах он мог только догадываться, хотя желанье ее, похоже, произрастало из ностальгической чувственности, чьим аппетитам совершенно неведомы были нервы или пыл – они, напротив, целиком и полностью принадлежали бесплодной неприкасаемости памяти. Монтауген ей явно требовался лишь для того, чтобы звать его (как жестоко он может предположить) давно потерянным сыном, чтоб жертва ослабла.

Вполне разумно тогда, что и Фопплем она пользовалась, наверное, как заменой отца, ибо считала, что сына уже заменила, Фопплем – бесом осадной гулянки, который, вообще-то, все больше определял собой всех собравшихся гостей, предписывал их общее сновидение. Вероятно, один Монтауген этого избегал – из-за его особенных привычек наблюдения. Поэтому по ходу (воспоминания, кошмара, байки, бессвязного бормотанья, чего угодно) якобы хозяйского Монтауген мог по меньшей мере отметить, что хотя события и Фопплевы, человечность легко могла оказаться Годолфиновой.