V.

Ни единой ночи с тех пор, как Италия объявила войну, мы не оставались без налетов. Как оно было в годы мира? Где-то – какие века назад? – можно было спать всю ночь напролет. Теперь уже нет. Сирены вышвыривают в три часа ночи – к 3:30 на летное поле мимо огневых позиций «бофорсов», уполномоченных по ПВО, пожарных расчетов. Со смертью – ее вонью, медленным запоздалым струеньем искрошенной в пыль штукатурки, с упрямым дымом и пламенем, что еще свежи в воздухе. Королевские ВВС великолепны, великолепны все: наземная артиллерия, несколько торговых моряков, кому удалось пробиться, мои же товарищи по оружию. Я о них так говорю: наша гражданская оборона, хоть и состоит почти вся из обычных тружеников, военна в высочайшем смысле. Наверняка если в войне и есть некое благородство, оно – в восстановлении, не уничтожении. Несколько переносных прожекторов (они в большом почете) позволяют нам видеть, что делаем. И так вот, кайлом, лопатой и граблями мы переделываем нашу мальтийскую землю под бравые маленькие «спитфайры».

Но не настал ли день прославлять сегодня Бога? Тяжкий труд – ну да. Но будто где-то некогда, не ведая, мы оказались приговорены к тюремному сроку. Со следующим налетом все наши закапывания и выравниванья разбомбят так, что останутся одни воронки и кучи щебня, которые потом придется вновь засыпать и выравнивать – лишь для того, чтобы все снова уничтожили. И день, и ночь оно не прекращается. Не раз приходилось мне пропускать свои еженощные молитвы. Теперь я молюсь на ногах, на работе, часто в ритме бросков лопатой. Становиться на колени ныне роскошь.

Без сна, еды мало; но никто не жалуется. Не едины ль мы, мальтийцы, англичане и несколько американцев? На небесах существует, как нас учат, сообщество святых. Так, быть может, и на земле, в этом вот Чистилище, – тоже сообщество: не богов или героев, просто людей, искупающих грехи, им неведомые, как-то попавшихся вдруг непреодолимому морю и охраняемых орудьями смерти. Тут, на нашем милом крохотном тюремном дворе, на нашей Мальте.

Удаление, стало быть, – в религиозную абстракцию. К тому ж удаление в поэзию, которую ему как-то удавалось, оказывается, записывать. Фаусто IV в иных местах говорил что-то о стихах, родившихся при второй Великой Осаде Мальты. Фаусто II подчинился той же закономерности. Вновь и вновь всплывали определенные образы, средь них главный – Валлетта Рыцарская. Фаусто IV подмывало приписать это простому «бегству от реальности», и на этом всё. Конечно, то было воображаемое исполнение желаний. Маратту было виденье Ла-Валлетта – он дозором ходил по улицам при светомаскировке; Днубитна сочинил сонет о воздушном бое («спитфайр» против «мессера-109»), в котором развивал образ рыцарского поединка. Удаление в то время, когда рукопашная схватка шла больше на равных, когда войну, по меньшей мере, еще можно было позолотить иллюзией чести. Но помимо этого; не могло ли оно быть подлинным отсутствием времени? Фаусто II даже заметил это: