V.

О, у нас полно было лирических строк вроде «В отеле „Финикия“». Свободный стих, кто запретит? Просто же не время отливать их в рифмы или размеры, возиться с созвучиями или неясностями. Поэзии полагалось быть столь же торопливой и грубой, как еда, сон или совокупленье. Из подручных средств и не так изящна, как могла бы. Но действенна; фиксировала истину.

«Истина», хочу сказать, в смысле достижимой точности. Никакой метафизики. Поэзия – не связь с ангелами или «подсознательным». Это связь с кишками, гениталиями и пятью вратами чувств. Не более того.

И вот твоя бабушка, дитя, которая тоже кратко здесь возникает. Карла Майистрал: умерла она, как ты знаешь, прошлым мартом, пережив моего отца на три года. Событие, которого хватило бы породить следующего Фаусто, случись оно в «царство» пораньше. Фаусто II, к примеру, был эдаким смятенным мальтийским юношей, который не считает возможным отделять любовь к острову от любви к матери. Будь Фаусто IV больше националистом, когда умерла Карла, у нас бы теперь оказался Фаусто V.

Еще в начале войны мы получаем вот такие пассажи:

Мальта – существительное, женского рода и имя собственное. Итальянцы и впрямь пытались лишить ее девственности с 8 июня. Она лежит навзничь в море, угрюмая; незапамятная женщина. Раскинулась навстречу взрывным оргазмам Муссолиниевых бомб. Но душу ее не тронули; нельзя ее тронуть. Душа ее – мальтийский народ, он ждет – всего лишь ждет, – затаившись в ее расщелинах и катакомбах, живой и с онемелой силой, наполненной верой в Бога Церковь Его. Какая разница, что с ее плотью? Она уязвима, она жертва. Но чем Ковчег был Ною, то же своим детям нерушимая утроба нашей мальтийской скалы. Данное нам взамен за сыновнюю верность и постоянство, детям тоже Божьим.

Утроба скалы. В какие подземные исповеди мы не забредали! Должно быть, Карла в какой-то момент изложила ему обстоятельства его рожденья. Случилось это где-то вокруг Июньских Беспорядков, в которых был замешан старый Майистрал. Как именно, осталось навсегда неясным. Но достаточно глубоко, чтобы Карлу отвратило и от него, и от себя самой. Так, что однажды ночью мы оба чуть не отправились путем обреченного акробата вниз по ступеням Str.[169] Сан-Джованни, где она спускается к Гавани; я в лимб, она в преисподнюю самоубийц. Что ее удержало? Мальчик Фаусто мог догадываться, лишь слушая ее вечерние молитвы, что был там какой-то англичанин; загадочное существо по фамилии Шаблон.

Ощущал ли он себя в ловушке? Удачно сбежав из одной утробы, ныне вынужденно загнан в oubliette другой, только звезды не так счастливо встали?

Вновь классическая реакция: отход. Вновь в его проклятущую «общность». Когда мать Элены погибла от шальной бомбы, упавшей на Витториозу: