V.

Первое упоминание Элены Шемши поступило от Фаусто I, вскоре после женитьбы Маратта. Вероятно, поскольку в холостячестве Поколения 37-го проделали брешь – хотя по всем симптомам движение было отнюдь не безбрачным, – Фаусто теперь было достаточно безопасно последовать примеру. И разумеется, в то же время предпринимал эти суетливые и неубедительные шаги к Церковному целибату.

О, «влюблен» он был: несомненно. Но его собственные представления об этом вечно текучи, никогда, мне кажется, до конца не соответствовали они мальтийскому изводу: одобренное Церковью совокупление с целью, и ради прославления, материнства. Мы уже знаем, к примеру, как Фаусто в худший период Осады 40–43-го годов пришел к пониманию и практике любви широкой, высокой и глубокой, как сама Мальта.

Песьи дни закончились, перестал дуть майистрал. Вскоре другой ветер под названием грегале принесет нежные дожди – торжественно отметить жатву нашей красной пшеницы.

Я сам: что я такое, если не ветер, само имя мое – посвист чудны́х зефиров в рожковых деревьях? Я стою во времени между двумя ветрами, воля моя – не больше дуновенья воздуха. Но воздух – и умные, циничные доводы Днубитны. Его взгляды на брак – даже на женитьбу Маратта – пролетают мимо моих бедных хлопающих ушей незамеченными.

Ибо Элена – вечером! О Элена Шемши: маленькая, как козочка, сладки твое млеко и любовный вскрик твой. Темноокая, как пространство меж звезд над Аудешем, где так часто глазели мы нашими детскими летами. Сегодня приду я в твой домик в Витториозе и пред черными очами твоими разломаю этот мелкий стручок сердца и в причастии протяну тебе хлеб святого Иоанна, что сберегал, как евхаристию, все эти девятнадцать лет.

Он не предложение сделал; но признался в своей любви. Была там еще, видишь ли, смутная «программа» – призвание к священству, в коем он никогда не был слишком уж уверен. Элена колебалась. Когда юный Фаусто нажал с вопросами, она завиляла. Он тут же начал являть симптомы интенсивной ревности:

Неужто утратила она веру? Я слыхал, она вышла к Днубитне – с Днубитной! Под руками его. Господь наш, неужто нет пристанища? Обязательно ли мне идти и отыскивать их вдвоем: следовать старому фарсу вызова, боя, убийства… Как он, должно быть, злорадствует: Все это было спланировано. Наверняка так и было. Наши дискуссии о браке. Он даже сказал мне как-то раз вечером – гипотетически, разумеется, о да! – как именно он найдет однажды девственницу и «образует» ее в грехе. Сказал мне, отлично зная, что когда-нибудь это будет Элена Шемши. Мой друг. Товарищ по оружию. Треть нашего Поколения. Я никогда б не смог принять ее снова. Одно его касанье, и восемнадцать лет чистоты – пропадом!

И т. д. и т. п. Днубитна, как Фаусто не мог не знать даже в тягчайших глубинах подозрения, вообще не имел никакого отношения к ее неохоте. Подозрение смягчилось до ностальгических дум: