V.

– Нет, – пошел он по комнате от нее подальше. – Ты ничем не пользовалась. Тебе и не надо. Никакого грима. Мафия, знаешь, считает тебя немкой. Я думал, ты из Пуэрто-Рико, а потом мне Рахиль сказала. Ты же такая, да, – чтоб мы на тебя смотрели и видели то, что нам хочется? Защитная окраска?

– Я читала книжки, – сказала Паола, – и послушайте, Руйни, никто не знает, что такое мальтиец. Сами мальтийцы считают себя чистой расой, а европейцы думают, они семиты, хамиты, скрестившиеся с североафриканцами, турками и бог знает еще с кем. Но для Макклинтика, для всех остальных тут вокруг я негритянская девушка по имени Рубин… – он фыркнул… – и не говорите им, ему, пожалуйста, дядя.

– Ни за что не скажу, Паола. – (Тут вернулся Макклинтик.) – Вы меня подождите, пока не найду подругу.

– Рах, – просиял Макклинтик. – Хороший результат.

Паола вроде расстроилась.

– Мне кажется, мы вчетвером, выехав в деревню… – слова его обращены были к Паоле, он напился, он все портил… – всё сможем, свежее дело будет, чистое, такое начало.

– Может, за руль лучше мне, – сказал Макклинтик. Ему будет на чем сосредоточиться, пока все не полегчает, за городом-то. А Руйни по виду напился. Может, даже больше.

– Веди ты, – согласился Обаяш, устало. Господи, пусть она будет дома. Всю дорогу до 112-й (а Макклинтик жал на газ) он спрашивал себя, что станет делать, если ее дома не окажется.

Ее не оказалось. Дверь нараспашку, записки нет. Обычно она хоть слово оставляла. Обаяш зашел. Горели две-три лампы. И никого.

Только ее комбинашка брошена на кровать наискось. Он поднял ее, черную и скользкую. Скользкая кожица, подумал он и поцеловал ее у левой груди. Зазвонил телефон. Пускай трезвонит. Наконец:

– Где Эсфирь? – Похоже, она запыхалась.

– Ты носишь приятное белье, – сказал Обаяш.

– Спасибо. Она еще не пришла?

– Осторожней с девушками в черном белье.

– Руйни, не сейчас. Она действительно куда-то делась и приключений на свою задницу огребла. Не посмотришь, нет ли там записки.

– Поедем со мной в Ленокс, Массачусетс.

Терпеливый вздох.

– Нет записки. Ничего нет.

– Ну все равно посмотри. Я в подземке.

Поезжай со мною в Ленокс [запел Руйни],
Август пришел в Нуэва-Йорк-Сьюдад[175]

;Ты с мужчин снимала столько пенок;
Не огорчай меня своим: «Все это суета».

Припев [в темпе бегина]:

Поедем в колонии, там ветер не парит, а улицы тонут в кустах.
Хотя призраки всех пуритан до сих пор скачут в липовых наших мозгах,
У меня встает, лишь заслышу гавот сквозняков «Бостонских Пап»,
Брось-ка свою богему, там жизнь по ноге вдалеке от юристов и баб.
Ленокс роскошен, Рахиль, ты врубись-ка –
Акать и мекать с акцентом до визга
Мы только будем рады…
Олден и Уолден нам будут соседи,
Тут хорошо вспоминать и лысеть, и
Лишь бы ты была рядом.
Чем этот план не такой?
Эй, Рахиль [щелк, щелк – на раз и три]: поедем со мной…

Она повесила трубку на середине. Обаяш остался сидеть у телефона, с комбинашкой в руке. Просто сидеть.

II

Эсфирь и впрямь огребла приключений на задницу. На свою эмоциональную задницу, во всяком случае. Рахиль нашла ее чуть раньше днем – она плакала в прачечной комнате.

– Чё, – сказала Рахиль. Эсфирь лишь заревела громче. – Девочка, – мягко. – Расскажи Рах.

– Не лезь ко мне. – Так они гонялись друг за дружкой среди стиральных машин и центрифуг, в плещущих простынях, лоскутных ковриках и лифчиках в сушильной и вне их.

– Постой, я же просто помочь тебе хочу и все. – Эсфирь запуталась в простыне. Рахиль беспомощно стояла в темной сушильне, оря на нее. Стиралка в соседней комнате вдруг совершенно взбесилась; из дверцы хлынула каскадом мыльная вода, устремилась к ним. Рахиль с мерзким лицом скинула свои «капецио», поддернула юбку и двинулась за шваброй.

И пяти минут не прошло, как в дверь головой сунулся Свин Будин.

– Неправильно трешь. Ты где вообще училась шваброй орудовать?

– На, – сказала она. – Хочешь себе швабру? Для тебя найдется. – Она кинулась к нему, крутя тряпкой. Свин отступил.

– Что такое с Эсфирью. Я столкнулся с ней, когда спускался. – Вот бы Рахиль знала. Когда она вытерла весь пол и взбежала по пожарной лестнице и через окно к ним в квартиру, Эсфири, конечно, уже не было.

– Сляб, – угадала Рахиль. Сляб снял трубку с полузвонка.

– Дам тебе знать, если появится.

– Но Сляб…

– Чё, – сказал Сляб.

Чё. Ох, ну что ж. Она повесила трубку.

Свин сидел во фрамуге. Машинально она включила ему радио. Малыш Уилли Джон запел «Горячку».