Читаем V. полностью

Они обшаривали улицу, ища клуб. Вскоре им попались буквы БН и стрелка мелом на тротуаре – показывала на городской бурый особняк. Они взбежали по ступенькам и увидели БН мелом на двери. Та не открывалась. Анхель ее пару раз пнул, и замок сломался. На улице за ними был хаос. У тротуара ничком лежало несколько тел. Анхель побежал по коридору, Профан и Херонимо за ним. К разборке начали стекаться полицейские сирены с окраин и других краев города.

Анхель открыл дверь в конце коридора, и полсекунды Профан видел в проеме Фину – она лежала на старой армейской походной кровати голая, волосы спутаны, улыбалась. Глаза у нее опустели, как у Люсилли, той ночью на бильярдном столе. Анхель повернулся и оскалил все свои зубы.

– Не заходите, – сказал он, – подождите. – Дверь за ним закрылась, и они вскоре услышали, как он ее бьет.

Анхеля могла удовлетворять только ее жизнь, Профан не знал, как глубоко заходит кодекс. Он не мог войти и прекратить; не знал, хочет этого или нет. Сирены полиции взвились до крещендо, и вдруг их как отрезало. Разборка завершилась. Завершилась, подозревал он, и не только она. Профан пожелал Херонимо спокойной ночи и вышел из бурого здания, не повернул головы посмотреть, что творится позади на улице.

Не вернется он к Мендосам, прикинул он. Под улицей работы больше нет. Какой бы ни был там мир и покой, он завершился. Придется выходить на поверхность, на улицу сна. Вскоре он отыскал станцию подземки, через двадцать минут был в центре – искал матрас подешевле.

<p>Глава седьмая</p><p><emphasis>Она висит на западной стене</emphasis></p>

Дадли Собствознатч, Д. С.[64], перебирал сокровища у себя в конторе/жилье на Парк-авеню. На ложе из черного бархата в запертой витрине красного дерева, главном экспонате его кабинета, был укреплен комплект искусственных зубов, каждый – из иного драгоценного металла. Верхний правый клык был из чистого титана и для Собствознатча – фокусная точка комплекта. Первоначальную губку он видел в литейной мастерской под Колорадо-Спрингс год назад, прилетев туда на частном самолете некоего Клейтона («Драного») Зубцика. Зубцика из «Йойодина», одного из крупнейших военных подрядчиков на восточном побережье, с отделениями по всей стране. Они с Собствознатчем принадлежали к одному Кругу. Так утверждал ярый сторонник, Шаблон. И сам верил.

Для тех, кто с такого не сводит глаз, яркие синие флажки начали появляться к концу первого срока Эйзенхауэра – храбро трепетали в серой турбулентности истории, сигнализируя, что нравственное господство обретает новая и маловероятная профессия. Еще на рубеже веков психоанализ узурпировал у жречества роль отца-исповедника. Теперь же, казалось, аналитика, в свою очередь, того и гляди сместит не кто-нибудь – стоматолог.

С виду – отнюдь не просто перемена в номенклатуре. Назначения стали сессиями, глубокие утверждения касаемо себя ныне предварялись фразой «Мой стоматолог говорит…». Психодонтия, как ее предшественницы, выработала себе арго: невроз назывался «аномалией прикуса», оральные, анальные и генитальные стадии – «молочным зубным рядом», ид – «пульпой», а суперэго – «эмалью».

Пульпа мягка и вся прошита мелкими кровеносными сосудами и нервами. Эмаль, в основном – кальций, неодушевлена. Таковы «оно» и «я», с которыми приходилось иметь дело психодонтии. Твердое, безжизненное «я» покрывало мягкое, пульсирующее «это»; защищало и укрывало.

Собствознатч, завороженный тусклым блеском титана, размышлял над фантазией Шаблона (думал о ней с осознанным усилием как о дистальной амальгаме: сплаве иллюзорного теченья и блеска ртути с чистой истиной золота или серебра, заполняющем пролом защитной эмали, вдали от корня).

Дупла в зубах образуются не просто так, рассуждал Собствознатч. Но даже если на один их приходится несколько, там нет осознанного умысла против жизни пульпы, никакого заговора. Однако у нас имеются такие, как Шаблон, кому обязательно ходить и группировать случайные кариесы мира в тайные клики.

Нежно замигал интерком.

– Мистер Шаблон, – произнес он. Так. Под каким предлогом на сей раз. Он уже три назначения потратил на чистку. Учтиво и текуче доктор Собствознатч вошел в свою приемную. Шаблон поднялся ему навстречу, запинаясь.

– Зуб болит? – предположил врач, заботливо.

– С зубами все в порядке, – выдавил Шаблон. – Вам необходимо поговорить. Вы оба должны отбросить притворство.

Из-за стола у себя в кабинете Собствознатч произнес:

– Вы плохой детектив, а шпион из вас еще хуже.

– Это не шпионаж, – возразил Шаблон, – но Ситуация невыносима. – Понятию он научился у отца. – Они отказываются от Аллигаторного Патруля. Постепенно, чтобы не привлекать внимания.

– Считаете, вы их напугали?

– Прошу вас. – Человек был весь пепельный. Он извлек трубку и кисет и принялся разбрасывать табак по ковровому покрытию.

Перейти на страницу:

Все книги серии V - ru (версии)

V.
V.

В очередном томе сочинений Томаса Пинчона (р. 1937) представлен впервые переведенный на русский его первый роман «V.»(1963), ставший заметным явлением американской литературы XX века и удостоенный Фолкнеровской премии за лучший дебют. Эта книга написана писателем, мастерски владеющим различными стилями и увлекательно выстраивающим сюжет. Интрига"V." строится вокруг поисков загадочной женщины, имя которой начинается на букву V. Из Америки конца 1950-х годов ее следы ведут в предшествующие десятилетия и в различные страны, а ее поиски становятся исследованием смысла истории. Как и другим книгам Пинчона, роману «V.» присуща атмосфера таинственности и мистификации, которая блестяще сочетается с юмором и философской глубиной.Некая таинственная V. возникает на страницах дневника, который пишет герой романа. Попытки ее найти вязнут в сложных переплетениях прошлого, в паутине нитей, намеков, двусмысленностей и многозначности. Во всех частях света, в разных эпохах обнаруживаются следы, но сама V. неуловима.Существует ли она на самом деле, или является грандиозной мистификацией, захватившей даже тех, кто никогда не слышал о V.? V. – очень простая буква или очень сложный символ. Всего две линии. На одной – авантюрно-приключенческий сюжет, горькая сатира на американские нравы середины 50-х, экзотика Мальты, африканская жара и холод Антарктики; на другой – поиски трансцендентного смысла в мироздании, энтропия вселенной, попытки героев познать себя, социальная паранойя. Обе линии ведут вниз, и недаром в названии после буквы V стоит точка. Этот первый роман Томаса Пинчона сразу поставил автора в ряды крупнейших прозаиков Америки и принес ему Фолкнеровскую премию.

Томас Пинчон , Томас Рагглз Пинчон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
V.
V.

Томас Пинчон – наряду с Сэлинджером «великий американский затворник», один из крупнейших писателей мировой литературы XX, а теперь и XXI века, после первых же публикаций единодушно признанный классиком уровня Набокова, Джойса и Борхеса. В его дебютном романе «V.», удостоенном Фолкнеровской премии и вошедшем в шорт-лист Национальной книжной премии США, читатели впервые познакомились с фирменной пинчоновской одержимостью глобальными заговорами и тайными пружинами истории – и навеки очаровались. Здесь пересекаются пути Бенни Профана, «шлемиля и одушевленного йо-йо», и группы нью-йоркской богемы, известной как Цельная Больная Шайка, и Херберта Шаблона, через множество стран и десятилетий идущего по следу неуловимой V. – то ли женщины, то ли идеи… Перевод публикуется в новой редакции.

Томас Пинчон

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Норвежский лес
Норвежский лес

…по вечерам я продавал пластинки. А в промежутках рассеянно наблюдал за публикой, проходившей перед витриной. Семьи, парочки, пьяные, якудзы, оживленные девицы в мини-юбках, парни с битницкими бородками, хостессы из баров и другие непонятные люди. Стоило поставить рок, как у магазина собрались хиппи и бездельники – некоторые пританцовывали, кто-то нюхал растворитель, кто-то просто сидел на асфальте. Я вообще перестал понимать, что к чему. «Что же это такое? – думал я. – Что все они хотят сказать?»…Роман классика современной японской литературы Харуки Мураками «Норвежский лес», принесший автору поистине всемирную известность.

Ларс Миттинг , Харуки Мураками

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза