V.

Погрузившись в жалость к себе, он чуть не проехал остановку Фултон-стрит. Нижний край его замшевой куртки попал в двери, когда те закрывались; так его чуть не протащило до Бруклина. Бюро «Пространство/Время» он нашел дальше по улице и десятью этажами выше. Когда вошел, приемная была переполнена. Быстрый осмотр не выявил никаких девушек, на которых стоит смотреть, вообще на самом деле никого, кроме семейства, кое могло б выйти из-за висящей шпалеры времени прямиком из Великой депрессии; доехали до этого города в старом пикапе «плимут» из своей пыльной земли: муж, жена и одна пожилая свойственница, все орут друг на друга, одна старуха, вообще-то, переживает за работу, а поэтому стоит, прочно упершись ногами, посреди приемной, рассказывает обоим, как заполнить бланки заявлений, сигарета изо рта болтается, вот-вот подпалит ей помаду.

Профан заполнил бланк, бросил его на стол секретарши и сел ждать. Вскоре в коридоре снаружи торопливо и томно застучали каблучки. Будто намагниченная, голова его крутнулась, и он увидел, как входит крохотная девушка, каблуками поднятая до своей высоты в 5ʹ1ʹʹ. Оёй, оёй, подумал он: годный кадр. Она тем не менее соискателем не была: место ее – по другую сторону барьера. Улыбаясь и приветливо помахивая всем в ее стране, она изящно прощелкала к своему столу. Профан расслышал тихий шорох ее ляжек, поцеловавшихся в нейлоне. Ой, ой, подумал он, поглядите-ка, что́ у меня, похоже, опять начинается. А ну лежать, сволочь.

Упрямец, тот не подчинился. Загривок у Профана стал разогреваться и розоветь. Секретарша, стройная девушка, на вид вся тугая – тугие белье, чулки, связки, сухожилия, рот, истинно заводная женщина, – точно двигалась между столов, распределяя заявления, как автоматический крупье. Шесть опросчиков, подсчитал Профан. Шансы шесть к одну, что она вытянет меня. Как в русской рулетке. Почему все так? Уничтожит ли она его, такая хрупкая с виду, с такими нежными, породистыми ногами? Она не поднимала головы, читая заявление в руках. Оторвалась от него, он увидел ее глаза, оба одинаково скошены.

– Профан, – вызвала она. Поглядев на него и слегка нахмурясь.

О боже, подумал он, патрон в патроннике. Везука шлемиля, который по всему здравому смыслу должен проигрывать в игре. Русская рулетка – лишь одно ее название, простонал он про себя, и глядите-ка: я с этим стояком. Она вновь вызвала его по имени. Он спотыкливо поднялся со стула и проследовал с «Временами» у паха, изогнулся на 120º за барьером и внутрь, к ее столу. Табличка гласила «РАХИЛЬ ФИЛИНЗЕР».

Он быстро сел. Она закурила и осмотрела верхнюю часть его туловища.

– Самое время, – сказала она.

Профан порылся, тоже ища сигарету, нервно. Она подогнала ему коробок спичек щелчком ногтя, который он уже чувствовал на своей спине: скользит, намерен вонзиться возбужденно, когда ей придет пора кончить.

А как же она кончит. Они уже были с нею в постели; он не видел ничего, кроме этой новой импровизированной грезы наяву, в которой ни одно больше лицо, кроме этого, печального, с влажным вжик-вжик глазами, не натягивалось медленно в его собственной тени, все бледное под ним. Боже, она его охомутала.

Странное дело, но тут опухоль начала спадать, плоть на загривке – бледнеть. Любому суверенному или сломанному йо-йо должно быть так после краткого лежания в бездеятельности, катания, падания: вдруг его собственная пуповина бечевки воссоединяется, и ты знаешь, что другой ее конец – в руках, коих не избежать. Коих избегать не хочется. Знаешь, что простому часовому механизму себя больше не нужны симптомы бесполезности, одиночества, бесцельности, ибо теперь ему размечена тропа, над которой он не властен. Таким было б это чувство, существуй одушевленные йо-йо. В ожидании же любого подобного изгиба мироздания Профан себя ощущал как нельзя ближе к нему и поверх взгляда ее начал сомневаться в собственной одушевленности.

– Что скажешь о ночном стороже, – наконец произнесла она. Тебя? прикинул он.

– Где, – сказал он. Она выдала адрес поблизости, в Девичьем переулке.

– «Антроизыскания и партнеры». – Он знал, что не сможет это выговорить с такой же скоростью. На обороте карточки она набросала адрес и имя – Олей Бергомаск. – Нанимает он. – Протянула ему, быстро коснувшись ногтями. – Возвращайся, как только все выяснишь. Бергомаск тебе сразу скажет; он зря времени не тратит. Если не выйдет, посмотрим, что мы еще можем сделать.

От дверей он обернулся. Она ему воздушный поцелуй послала или зевнула?

II

Обаяш ушел с работы рано. Вернувшись в квартиру, обнаружил супругу свою Мафию на полу, где она сидела со Свином Будином. Они пили пиво и обсуждали ее Теорию. Мафия сидела, скрестив ноги и в очень тесных бермудах. Свин зачарованно пялился ей в промежность. Этот парняга меня раздражает, подумал Обаяш. Взял пиво и подсел к ним. Лениво прикинул, не перепадает ли и Свину от его супруги. Но нипочем не скажешь, кому что от Мафии перепадает.