V.

В данный же момент по радио играла песня о Дейви Крокетте, которая расстраивала Обаяша до невозможности. Год стоял 56-й, самый разгар безумия енотовых шапок. Куда ни глянь, повсюду миллионы деток бегали в этих мохнатых фрейдистских символах гермафродитов на головах. Множились бессмысленные легенды о Крокетте, все – в прямом противоречии тому, что мальчиком слышал Обаяш за горами от Теннесси. Человек этот, завшивленный похабник и пьянчуга, подкупленный законодатель и равнодушный первопроходец, ставился национальной молодежи в пример как могучий и стройный образчик англосаксонского превосходства. Он разбух до героя, какого могла бы сотворить Мафия, проснувшись после особенно полоумного и эротического сновиденья. Песня напрашивалась на пародию. Обаяш даже залудил автобиографию в рифму аааа и эту простодушную комбинацию из трех – считайте сами – аккордов:

Родился в Дареме в 23-м
От папы, которого не заметил,
Стал линчевать первым делом на свете,
А негра вздернул – балу́ются дети.

[Припев:]

Руйни, Обаяш Руйни, царь деко-танца он.

Вскорости он стал подрастать,

Все знали – в нем есть сердцеедская стать,
Ходил за железку лучшей доли искать,
По доллару зараз кости кидать.

Примчав в Уинстон-Сейлем, как мятежный кот,

С красоткою южной прекрасно живет,
Да вот разорался папаша-урод,
Когда увидал – у ней пухнет живот.

А тут война как раз, все ему постыло,

Он кинулся в армию прямо из тыла,
Да патриотизму ненадолго хватило –
Его сунули в окоп, где ему худо было.

Но он сыграл с командиром в лото,

И его перевели в пропаганду за то,
Войну пересидел в шикарном шато –
Лишь войска подгонял он к Токио.

Но войне конец, ход боев был прерван,

Он забыл про винтовку Гэранда, консервы,
Поехал в Ну-Як успокоить нервы,
Но работу нашел себе лишь в 51-м.

Сначала рекламил на Эм-си-эй –

Веселья на грош, зато платы – хоть пей.
Удрав с работы как-то, в толпе людей
Познакомился с куколкой Мафи-ей.

Мафия все ждала, что он горы свернет,

И, похоже, в постели мог водить хоровод,
В общем, шло как по маслу, развлекался народ,
А он взял и женился на ней, идиот.

У него теперь фирма грамзаписей,

Зарплата и треть от всех прибылей,
Красавица-жена, но неймется ей
Заниматься своею Теорией.

[Припев:]

Руйни, Обаяш Руйни, царь деко-танца он.

Свин Будин уснул. Мафия была в соседней комнате – смотрела в зеркало, как раздевается. А Паола, подумал Руйни, где же ты? Она повадилась исчезать, иногда дня на два-три, и никто никогда не знал, куда она отправлялась.

Может, Рахиль замолвит за него словечко перед Паолой. У него, как он знал, имеются некоторые представления девятнадцатого века о приличиях. Сама эта девушка была загадкой. Она почти не разговаривала, в «Ржавую ложку» теперь ходила очень редко, лишь если точно знала, что Свин где-нибудь в другом месте. Свин ее вожделел. Скрываясь за кодексом, что марал только офицеров (и директоров? спрашивал себя Обаяш), Свин, он был уверен, наверняка представлял себе Паолу с собой вместе во всех до единого кадрах своих жеребцово-киношных фантазий. Это естественно, полагал он; у девушки пассивный вид объекта садизма, какой надо облачать в различные неодушевленные костюмы и фетиши, мучить, подвергать зловещим униженьям из Свинова реестра, брать ее гладкие и, конечно, девственные с виду члены и выгибать их в такие позы, чтобы распалялся декадентский вкус. Рахиль была права, Свин – и, быть может, даже Паола – могли быть лишь продуктами деко-танца. Обаяшу, самопровозглашенному его царю, было лишь жалко, что так вышло. Как это случилось, как все, его включая, внесли сюда свою лепту, он не знал.