В Англии

Сама по себе игра не была столь интересной, как полуфинал, когда Англия разгромила Португалию. Конечно, повезло, что играть пришлось в своей собственной стране, на своем родном стадионе; но ведь главная цель в розыгрыше первенства — выиграть первенство. И Англия сделала это. А то, что победа была одержана над Германией, нисколько не уменьшило ее сладость. Лондон звенел всю ночь: гудели машины, пьяные распевали песни, и, как заклинание, люди произносили двенадцать имен: Бэнкс, Коэн, Уилсон, Мур, Чарлтон (Джекки), Стайлз, Питерс, Херст, Хант, Чарлтон (Роберт), Болл и Альф Рэмсей, тренер, которому скоро присвоят титул сэра, не меньше.

Обратно в Лондон они ехали на автобусе барнслейских шахтеров. Дуглас повел их всех в большой бар около своего дома, где было довольно просторно, а попозже вечером даже эстрадная программа (рояль, ударник и труба). Страшно даже подумать, сколько они выпили пива. Добравшись домой — отец тоже с ним пришел, — Дуглас сумел только позвонить Мэри, он был не в состоянии увидеться с ней сейчас. Попросил Джозефа разбудить его через пару часов, рухнул на диван и как провалился. Джозеф тоже был не так уж трезв, однако крепко держался на ногах. Он с нежностью смотрел на сына: они напились вместе в первый раз. Бетти, конечно, предполагала, что он может остаться в Лондоне на ночь, поэтому он собирался разбудить Дугласа после двенадцати и пойти с ним в бар, о котором тот рассказывал парням из Барнслея. Он позвонил Бетти и обрадовался, что приехал Лестер, есть кому присмотреть за ней; ему всегда нравился Лестер, а сегодня ему нравились все, весь мир.

Вдруг он увидел слова «Гнездо певчего дрозда» и порадовался, что Дуглас пишет об их старом городе; начал читать, рукопись была небольшой, хватило на два часа, как раз пока Дуглас спал.

Позже в баре (который не так уж чтоб очень ему и приглянулся) Джозеф сидел напротив Дугласа и рассказывал, что прочел его книгу.

— Тебе понравилось?

— Не в этом ведь дело?

— Да, пожалуй. Я рад, что ты прочел. Я бы никогда тебе ее не показал.

— Я читал и те, другие. И эту бы прочел, когда выйдет.

— Да, конечно. А вдруг я думал, что мне следует показать ее тебе до выхода? Чтоб ты высказал все, с чем не согласен. Если, конечно, у тебя есть какие возражения. Я немного пьян.

— Не волнуйся, я все понимаю, — сказал Джозеф, — да и говоришь ты, как трезвый.

О господи, опять молчим! Всегда у него так с теми, кто ему дорог.

— И что? — спросил Дуглас.

— Мне правда очень понравилось, Дуглас. Ты думаешь, ты во мне разобрался; это не так, хотя ты, конечно, имеешь право думать по-своему; да и о матери ты не говоришь в открытую, этого ты никогда и не умел. Ты многое выпустил, я это ценю.

— Что ты хочешь сказать?

— Оставь, Дуглас.

— Да нет же, что ты хочешь сказать? Ты что, меня благодаришь?

— А разве нужно?

— Знаешь, отец, я о твоей личной жизни знаю меньше, чем о Бобби Муре.

— Но ведь так и должно быть. Я и твоя мать, мы никакие не знаменитости.

— О боже, так мы ни до чего не договоримся. Давай выпьем.

Они выпили, а потом Дуглас почему-то сам пошел к стойке и принес еще.

— Ты, кажется, не понимаешь, — сказал Джозеф, улыбаясь, — что я пока еще немного растерян; не про каждого же написана книга. И книга неплохая… Здорово ты все-таки написал про мать, когда она яйца собирает. Она всегда такая прямая. Я-то многое во всем этом увидел, но другие вряд ли. Будь здоров.

— Ты о чем?

— Уж слишком ты осторожничаешь, Дуглас. Совсем как детектив. Ты скрыл многое из того, что было самым важным. Вот что я имел в виду, когда сказал «ценю». Хотя во мне ты не разобрался.

— Я не спорю. Тебя мне пришлось выдумывать. Я тебя мало знаю.

— Это как понимать?

— Ну, я не знаю, как ты ко всему относишься. Вот хотя бы к тому, что прочел. Затронуло это тебя или тебе все равно? Польстило или, может быть, возмутило? А может быть, даже вызвало неприязнь? Я не знаю.

— Тебе этого и не надо знать, Дуглас. Я скажу тебе больше: и про себя ты половину не рассказал. Вот как.

— Знаешь, отец, я сейчас скажу тебе такое, что тебя, возможно, удивит. Эта твоя мечта о совершенстве, эта ложь о совершенной любви, о совершенных героях, о совершенном супружестве, о совершенной честности, о совершенном мире, будь он проклят, — все это мне пригодилось так же, как бегуну деревянная култышка. А сколько промеж вас злости, сколько тобой недосказано и сколько не выслушано. А…

— Тише, тише, парень. У нас у всех свои проблемы. Но это наши личные дела, Дуглас. Личные. А теперь ты позвони Мэри, да-да. Дважды два всегда четыре, сын. Даже для тех, кто не учился в Оксфорде. Я, ты знаешь, любопытен. Но это твое дело, тебе и решать. Согласен? И все-таки я еще тебе кое-что скажу: у тебя есть шанс. Да, да, не покачивай головой. Настоящий шанс. И вот послушай. Не позволяй никому вмешиваться. Пошли все к черту. Пиши все, что считаешь нужным. Никого не спрашивай и ни о чем не волнуйся. Для себя ты прав, а обидеть никого не собираешься. Все должно получиться. Так что пиши. Ты сам это выбрал. Пиши.