Но у него был свой разговор с другим шахтером, который когда-то работал в Камберленде и многих знал там. От общих знакомых по Камберленду они перешли к футбольным знаменитостям, которые теперь для них так же близки: блистательный, сама вежливость, Пеле из Бразилии, железноногий Эйсебио из Португалии, невозмутимый Яшин из России. Посмеялись, как сумели всех удивить северные корейцы, согласились, что Аргентине просто не повезло. Вот если бы в Штатах играли в футбол как следует! И вдруг Джозеф вспомнил мистера Ленти, сапожника, вспомнил, как они говорили про овечий счет, и старик, царство ему небесное, божился, что именно так пересчитывают овец американские индейцы.
Странно было сидеть вот так, вдвоем, в кухне и смотреть матч по телевизору, тарелки с едой на коленях. Днем Лестер помог Бетти в баре, таскал ящики из подвала, да так ловко, что парень, которого наняли для этого, даже обиделся. Но Бетти успокоила его — племянник, мол, ничего не поделаешь, ему «привилегии». Однако сейчас не было этого ощущения родственной близости. Тарелки с едой давили на колени; сидели рядом в креслах и смотрели игру, он — потому что любил футбол, она — потому что вообще любила всякие события.
Лестер уже решил, как он поступит, а Бетти каким-то чудом догадалась. Какая-то искорка пробежала между ними, и она все разгоралась. Хотя Лестер все время улыбался, шутил с женщинами в баре, беседовал с мужчинами. Исчезла его резкость, он стал прямо-таки любезным, удивлялась Бетти. В нем было что-то мужественное, какая-то спокойная, что он ни делал, уверенность в себе. Чувствовалось, он знает, чего сам стоит.
В чем же тогда дело? Более внимательным невозможно быть. Помог разложить все с подноса. Спросил, действительно ли она хочет смотреть матч. Принес подушку под спину — совсем не нужно было, но обоим нравилось это притворство, комментировал игру, спокойно и просто, не кричал, как Джозеф, и не суетился, как Дуглас. И все-таки…
Бетти откинулась, закрыла глаза и, как бы разгадывая ребус, попыталась вспомнить в мельчайших подробностях все, что произошло с момента приезда Лестера. Она чувствовала, ведь было что-то, что ей не просто не понравилось, а даже испугало. Дрожь пробежала по телу. Вот-вот, ей страшно. Она приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что он еще в комнате. Вилка и нож аккуратно положены на тарелку, смотрит на экран с интересом, вытянул ноги, в руке сигарета, в другой пепельница.
Бетти снова закрыла глаза, удобно устроилась, положив голову на ручку кресла, и притворилась, что спит, только чтоб не думать об этом. С ней по временам бывало такое. Реакция на то, что поначалу казалось совсем незначительным. Как будто ухватилась за невидимый кончик невидимой нитки и начала распутывать, и иногда ведь действительно распутывала.
Может, это потому, что Лестер уж очень напомнил ей про Терстон. Где-то внутри она так и не смирилась. Хотя в конце концов Джозефу и удалось убедить ее, что все ее несчастья и подавленное настроение — все от города, и надо уехать, в этом излечение. Но здесь ей стало еще более одиноко. Она и не представляла себе прежде, как много значат старые знакомства. И поэтому она хоть и любила, когда к ним заглядывали старые приятели из Терстона, и всегда радовалась их приезду, но и боялась, боялась воспоминаний. Слишком тяжелы они были. Слушая болтовню гостей, она видела главную улицу, проходила по аллеям и дворам, заглядывала в магазины, на рынок, заходила в церковь, а потом опять быстро все это как будто прятала в шкатулку, в которой по необходимости и по долгу хранила свое прошлое, свою любовь к нему. И так бывало от встречи до встречи.
Но она понимала, что не успокоить себя. Те мучительные воспоминания, за которые она проклинала свою память, не ушли. Сомнения не рассеялись, и беспокойство осталось. В чем же дело? Что такого натворил Лестер? Почему она так против него настроена? Откуда эти сомнения? Почему, как ни странно, думать о нем хорошо заставить себя не можешь?
Рев толпы на экране привлек ее внимание к матчу. Лестер обернулся, улыбаясь широко и открыто. «Мы забили, — сказал он, — один — ноль». Бетти, притворяясь, что задремала, нарочно зевнула, чтобы скрыть дрожь.