В Англии

У него уже вышло два романа, их оценивают довольно высоко. В этом, последнем — «Гнездо певчего дрозда» — он пытался связать свое прошлое со своей сегодняшней жизнью. Скорее не роман нужно было писать, а исповедь — в виде сценария для телевидения или для кино, тогда сам жанр неизбежно бы окрасил мысли в современные тона. Роман — это уже сформировавшаяся привычка, помогает, конечно, но одновременно и сковывает. Однако он чувствовал, что только в романе может он воссоздать то внутреннее напряжение, которое искало выхода, только так может он облегчить душу. А сейчас ему хотелось одного. Заложить взрывчатку подо все свое прошлое, отойти, оглянуться и дернуть ручку. Дернуть и раствориться, как растворяешься в женщине, как чувства твои растворяются в прошлом, как душа твоя растворяется в слове; раствориться, а потом обрести себя в том мгновении, имя которому Сегодня..

«Гнездо певчего дрозда» — всего лишь робкая попытка, глупо даже сравнивать со своими надеждами. Но выше головы не прыгаешь. Оп закончил главу:

«Пусто в мясных рядах, в старинном Арсенале, в методистской церкви, закрылась на ночь фабрика Редмейна. Джозеф тоже работал там когда-то, как и многие терстонцы. Затем пришли неожиданные перемены, производство расширилось, людям это пошло на пользу. „Ройял Датч Шелл“ сделала большие вложения, и вдруг, удивительно, стали поговаривать, что дела здесь идут лучше, значительно лучше, чем у главного соперника в Сен-Элен, где работали в основном эти новые, „с образованием“. В Терстоне таких не было; все местные, приходили прямо из школы и после целого рабочего дня еще учились по вечерам, и так год за годом; а теперь руководят, одна молодежь — Джордж Стефенсон, Джимми Дженнингс и Билли Лоутер. Фабрика теперь в центре внимания города. Трубы делают все выше и выше, чтобы не отравлять воздух.

На территории фабрики новые здания, снуют люди между цехами, и по-прежнему течет чарующая Виза с масляными пятнами от фабричных отходов. Изменив облик города, фабрика захватила огромное пространство, до самой Юнион-стрит, где Дикки Торнтон тоже отвоевал площадку, чтобы расширить свою сеть бензоколонок и гаражей.

В это время собирается народ в Британском легионе, его модернизировали, и он теперь соперничает с барами. В небе кружатся голуби, целый автобус модной молодежи отправился в Карлайл в дискотеку (вт., ср., чет. 3 шил. 6 пен.). На старых тяжелых велосипедах приехали рабочие с ферм, чтобы выпить свою законную кружку пива, на которую загодя отложили деньги. А вот и Роналд Грэм, парикмахер, никто в Терстоне не умеет так заразительно смеяться, как он: всегда куча новостей и сплетен, это тот самый, что победил болезнь, которая давно бы доконала других на его месте; едет себе на своей коляске в новый бар, а там устроится в углу у стойки — и уж на весь день. А вот и Джордж Джон-стон, всегда озабочен, натаскивает своих такс и обдумывает книгу о них, тоскуя о карликовых собаках при дворе французских королей. Приехали в Терстон и работяги из соседних деревень и поместий, „крепкие парни“, — просто отдохнуть, постоять на углу, немного выпить. Вышел прогуляться мистер Джеймс, размышляет о взгляде Коллингвуда на историю и обдумывает, как осенью преподнести эту теорию старшеклассникам.

В городе большинство людей похожи на тебя, отец, пишет Дуглас, — потому что Терстон полон такими, как ты. Их втянули в невылазную работу. Отняли детство и насильно сунули в общество, которое само вгрызлось в них, как тот человек на бойне, и высосало все для своей выгоды. Они научились ничего не ждать, хотя и не перестали требовать, научились не надеяться, хотя желание и невозможно убить, — „простые нормальные люди“. фраза, может быть, слишком избитая, но прими это как похвалу. Ты же видел, как бывает на войне, и знаешь, как бывает с детьми, ты всегда сражался и ведь победил. Мы сейчас друг для друга сентиментальные стереотипы — это ничего; только бездушных коробит сентиментальность, и только робкие боятся стереотипов. Им не дано понять, что ты — это тип и индивидуальность, ты — единица и единичность, и нет в этом ни противоречия, ни приспособленчества.

В центре города очень тихо и спокойно. Можно идти даже по середине улицы. Уильям Измей идет по тротуару. Закрыл свой магазин, подготовив все к завтрашнему дню. Для меня в нем, — пишет Дуглас, — и ты, и он, и город, и я сам. Я лучшего человека не встречал, в нем — мы все».

Он прочел все, что написал, вспомнил о своем смущении, но потом решил: «Я не лгу, не приукрашиваю, кое-что выпустил, но ведь еще есть время».

Отец уже скоро приедет, ты обещал встретить его на вокзале. Почему всякий раз, как отец приезжает в Лондон, приходится с ним столько возиться? И хотя Дуглас заранее настраивал себя, что надо быть поспокойнее, в нем опять поднималось раздражение, от которого не так быстро избавляешься.

Он застелил постель и убрал со стола остатки завтрака, на случай, если вдруг отец зайдет к нему.