В Англии

— Если бы я там остался, я бы так и был всю жизнь лакеем.

— Да, был бы. У тебя это здорово получалось.

— Здорово-то здорово, да только быть бы мне теперь безмозглым дворецким.

— Ты, конечно, свою жизнь прекрасно устроил, — в чем, в чем, но в этом Мэй не сомневалась. — Мне все говорят, какой у тебя прекрасный дом, и не потому, что знают — ты мой брат, многие не знают этого. Бетти замечательно ведет семью. Я, как увидела ее, поняла: тебе нужна именно такая жена. Это я сразу поняла. Да, Джозеф, твоя жизнь идет прекрасно. И Дуглас молодец. И Гарри, — добавила она осторожно из чувства справедливости. — Все у вас хорошо. — Мэй поколебалась немного и, понизив голос, продолжала: — Дуглас прислал мне из Оксфорда письмо. И написал обо всех вас, — подождала немного, ожидая ответа Джозефа, но тот внимательно слушал, и она спросила; — Ты не задумывался, в кого он такой умный? Ты был с головой. Да и сейчас тоже; значит, наверное, в тебя. Хотя и Бетти очень толковая, да ведь?

— Ну а как Дэвид, Джон, Эмили? — спросил, не отвечая сестре, Джозеф.

Она стала рассказывать ему о детях настороженно, хваля их, только если чувствовала, что ему действительно интересно. Принялась убирать со стола и рассказывала как бы между делом.

— Гляди-ка, Мэй, столько еды осталось.

— Да, — ласково улыбнулась Мэй. — Попробуй мы оставь что-нибудь в детстве, отец оторвал бы нам головы.

— Он столько еды не видел в пять воскресений.

— Стареем мы с тобой, раз такие разговоры ведем, — сказала Мэй.

— Стареем, — согласился Джозеф. Он откинулся на спинку стула и похлопал себя по животу. — Это я не в одно утро наел. Много лет потребовалось.

— Ты чуточку толстоват. Но это тебе идет. Раньше ты был больно уж тощ.

— Я еще в армии стал набирать вес. А все от пива.

Мэй покачала головой.

— Да-а, это тебе вредно. Не кабачок, а то, что ты пиво любишь. От него знаешь как разносит. Хотя возьми вот меня, я капли в рот не беру, а видишь, какая толстуха.

Джозеф засмеялся, глядя, как Мэй все время смущается: то спрячется от него в смущение, как кролик в кусты, то опять выскочит.

— Тут один мой приятель вышел в отставку. Мы с ним вместе служили, он был под моей командой. Друзьями были. Так он вышел в чине командира эскадрильи.

— Господи помилуй!

— Получил кругленькое пособие и хорошую пенсию до конца жизни. А когда мы вместе служили, я был его начальником, — сказал Джозеф, не сумев подавить нотку жалости в голосе. — Вот что самое смешное.

— Ничего смешного нет. Ты тоже мог бы быть командиром, как это ее… экс…

— Командиром эскадрильи. Нет, не мог бы. Я ведь не летал. Он был такой здоровяк. В футбол играл отменно.

Мэй пошла проводить Джозефа, настояла, хотя он и отговаривал ее. Джозеф удивился этому, но скоро понял, в чем дело: Мэй повела его напрямик мимо кладбища, там была похоронена их родная мать, ее перевезли сюда покоиться рядом с ее первым сыном, умершим в младенчестве. На ее камне было высечено еще одно имя: Гарри. Сын, погибший в конце первой мировой войны. Мэй хотела, чтобы Джозеф взглянул на могилу матери.

Они стояли вместе на холоде — две неуклюжие плотные фигуры. Тинки нюхал коротко подстриженную траву, и дыхание его слышалось очень громко. Джозефа тронула сентиментальность Мэй, он обнял ее за плечи и почувствовал, что она беззвучно плачет. Ему тоже хотелось заплакать, но он не мог, начал уже беспокоиться о Бетти, о кабачке, перед глазами уже поплыли знакомые лица посетителей.

По дороге в Уайтхевен он нетерпеливо подпрыгивал на кожаном сиденье. Не забыла ли Бетти, что слабое пиво только что поступило? Разменяла ли она два фунта на автобусной станции, чтобы была мелочь для сдачи? Сказала ли она Майклу Карру, что того разыскивает брат, и, уж конечно, забыла проверить, горит ли лампа в дальнем отсеке подвала.

За окном темная пустота, проносятся мимо терриконы, редкие домики с верандами, автобус освещен как на праздник. Он еще не скоро будет дома. Тинки забился под скамейку. Кондуктор был знакомый и уговаривал Джозефа ехать внизу, сказал во всеуслышание, что забудет о правиле: «провоз собак на втором этаже». Но Джозеф поднялся наверх. Хотелось немного побыть одному, поглядеть на свое отражение в стекле, на проплывающие мимо поля, холмы, перелески — картины, знакомые всю жизнь. Но как же он хочет расстаться со всем этим! Его голова лопнет, если он останется здесь.

Они уехали вскоре после того, как Дуглас ушел из университета, летом, когда посетителей больше всего. Джозеф снял помещение и открыл большую пивную в рабочем квартале, опять все надо было начинать сначала. Работа на несколько лет залечила рану.

Часть IV. ПРИБЫТИЕ

17

Словно бы готовясь к приезду отца на следующий день, Дуглас просмотрел все, что написал о городе, который назвал Терстон. Он умышленно использовал имена реальных людей, умышленно высказал без утайки свое теплое отношение к городу. Это мое письмо к родителям, думал он.

Конец лета, вечер.