В Англии

Он занимал нижнюю половину четырехэтажного викторианского дома на улице, которая заметно обносилась за последние тридцать лет. Родители не могли понять, почему бы ему не жить в пригороде, в отдельном доме. И порой, когда он, как сегодня, шарахался, выходя на улицу, от грузовика, который несся мимо к строящимся жилым домам, когда видел потрескавшиеся фасады, облупившуюся штукатурку, сломанные ступеньки, сырые стены, то был согласен с родителями.

Но только до тех пор, пока не доходил до конца улицы и не сворачивал к метро, к центру. Эта часть города идеально ему подходила, если только хочешь выжить в этой жизни. А иначе пришлось бы возвращаться в Камберленд, который просто помнить он уже не мог; Камберленд должен стать или прошлым, или же местом его жизни. Он дошел до северной части Лондона и увидел перед собой широко раскинувшийся город, город девяти миллионов людей. На юго-запад тянулись парки Уимблдона, Ричмонда, Хэмпстеда и роскошные особняки Суррея; на юго-востоке — доки, Гринвич и громада Тауэра. Все на пепле войны. А между ними втиснулась кирпичная поросль Лондона. На северном берегу Темзы — Сиги, по-прежнему богатый, прожорливый, сосущий стерлинги и обогащающий тех, кто владел центром города, а жил в Вестминстере, Белгравии, Найтсбридже, Кенсингтоне и Челси. А уже за ними тот страшным Лондон, частью которого был он сам. Здесь викторианская недвижимость несет бедствия всем тем, кто колонизировал ее. Точно так же, как много раньше колонизировали их самих — всех этих выходцев с Ямайки, Барбадоса, из Пакистана, Нигерии, Ирландии и Индии; и многих других, которые были «словно между небом и землей», подобно герцогу Йоркскому, изгнанников и разномастных искателей приключений. Сейчас ему здесь стало так же душно и тесно, как когда-то в детстве в Камберленде.

Но он шел встречать отца и старался думать о матче, о чемпионстве, и поэтому забыл обо всем этом, а видел перед собой только лицо Мэри, с которой надеялся встретиться вечером; ее серо-голубые глаза, серьезные и ласковые, улыбку, как само счастье, ее волосы, рассыпающиеся у него по рукам.

Лестер ехал всю ночь. Он почувствовал, что банда что-то замышляет, раньше, чем они сами на это решились. Сразу же ушел из клуба, прихватил кое-что из одежды, она хранилась у Мойры, сел на автобус и добрался до окраины. Его собственная машина была в ремонте, а денег — всего несколько фунтов. Да потом кому придет в голову искать Лестера Таллентайра в 32-м автобусе? Представить только такое: он голосует, чтобы его подвезли. Они бы, конечно, никогда не посмели пойти против него, если бы не это фантастическое невезенье. Когда все хорошо, за тебя готовы в огонь и в воду; только стоит оступиться, и все против тебя. Он хорошо придумал: уехать на юг. Пусть все успокоится, утихнет, а там можно и остаться на юге; давно собирался, но все откладывал, не было необходимости, а сейчас нет выбора.

Грузовики не останавливались; фары приближались, казалось, осматривали его, а затем проносились мимо. Он и не подумает делать знаки, как какой-нибудь любитель автостопа. Сами должны понимать, зачем он стоит здесь в такой час с чемоданом, руки в карманах. Просить он не будет. Он без пальто, но ночь теплая, к тому же спешить некуда.

Прошло не меньше часа, прежде чем его подобрал безмерно разговорчивый толстяк валлиец, который именно в этом месте всегда высматривал себе попутчика в своих еженедельных рейсах на юг. «С попутчиком ты весь внимание», — пропел он несколько раз, и Лестер понял, что это, должно быть, обычная шутка, которой тот начинал каждое дорожное знакомство. Если бы валлиец проехал мимо, его можно было бы понять; вид Лестера не вызывал сочувствия: темноволосый, смуглый, интересный, в прекрасном темном костюме, белой рубашке с галстуком; такому вряд ли нужна помощь, при этом еще агрессивный вид, хотя просто стоял себе у обочины. Риск немалый. Но у валлийца было свое правило, которое никогда не подводило, и поэтому он его придерживался: первые сто миль никаких попутчиков, а потом первый, кто попадется. Возможно, он и нарушил бы правило, знай он, что у Лестера во внутреннем кармане кастет. Но Лестер сразу же заснул и даже в дорожном кафе почти все время молчал, ел свой бутерброд с ветчиной, посматривал вокруг и так откровенно скучал, что толстяк поутих.

Когда они добрались до города, куда ехал валлиец, Лестер твердо решил зайти к своему дяде Джозефу. Он слышал об их переезде на юг и, надо сказать, почти не удивился. Тетушка Бетти, конечно, была против, но в конце концов ей пришлось уступить Джозефу, а тот уже давно подумывал уехать из Камберленда, так уж был там известен, что трудно оставаться самим собой.

Было еще слишком рано идти к своим, поэтому Лестер пошел на вокзал, позавтракал, привел себя в порядок, и, пока находился там, на платформе появился Джозеф и сел в лондонский поезд. Они разминулись.

Лестер, увидев вывеску, остановился.

ВЛАДЕЛЕЦ ДЖОЗЕФ ТАЛЛЕНТАЙР:

ПИВО, ВИНО, ВИСКИ, ТАБАК.