В Баграме всё спокойно

– Тебе-то отчего спасаться – от Трошина, что ли? Так ведь не спасешься. – Неожиданно зло, будто виновата я в чем-то. А в чем, что ты происходит, мальчик из Вологды, что ты про лейтенанта – не шепотом, а Ленка наверное услышит и посмеется, потому что она-то уже не спаслась – в первый же вечер шепотом за чаем, в который она из фляжки без конца наливала портвейн, о том что замуж взять обещал, что уже двадцать девять и непонятно, что дальше, и что черт бы побрал концерты дурацкие и «приходит время, с юга птицы прилетают». И что вежливый такой, и опять же офицер – ждать ничего не надо, квартира своя. За магнитофоном в дукан съездить обещал и за чулками нейлоновыми. А что ты, Валька, все замарашкой в какой-то рубашечке папиной клетчатой ходишь – оделась бы как следует – глядишь, и сама бы какого-нибудь прапорщика себе отхватила. И вот я достаю зеленое шерстяное платье с ремешком – мама его из Прибалтики на мой диплом в пединституте привезла, а все равно кажется, что взяла у какой-то чужой красивой женщины на время, и нужно будет возвращать.

– Из области-то ты один, или еще кого встретил? – чтобы не молчать. Знаю, им – не все равно, откуда, потому и Асадулла один и колотили его не раз, а вологодские друг за друга держаться, хотя в рейды все равно вразбивку отправляют.

– Тут из Красноярска в основном да из Москвы. Из Туркмении еще, понятно. Со мною один вологодский был парень, однокурсник – три недели назад с рейда в мешке привезли.

У Анечки глаза были темные и желтые пятна на кончиках пальцев, хотя раньше не было и водкой не пахло – так, коньячок втихую иногда, но чтобы так – сидела, в модуль не заходила, дверь кулаком била. Потом сказали, что песка наметет и задохнемся ночью, и чтобы не валяла дурака, а шла бы со всеми хлеб с маргарином есть, маргарин свежий, в хрустящей бумажке, сливочным маслом пахнет. Тогда Анечка встала и вошла к нам, и все девчонки утешать стали, что насчет кетамина она не виновата, а парня все равно что мертвого привезли – что уж делать было, если видела, если глаза не смогла закрыть. От Анечки с того дня часто пахнет водкой, но делаем вид, что ничего такого и неважно совсем. И если его привезли в мешке, и Анечка-то была не нужна совсем.

– Книжку-то дашь какую-нибудь? А то мои все институтские по предмету – не могу сейчас их, не запоминается, а потом Василий Иванович спросит, он же список давал…а я ничего.

– Ты в вологодском пединституте? После первого курса здесь?

–Ага, на историческом. Думал, здесь все и прочитаю – а видишь вот.

Ты же здесь. Ты же в пяти километрах от Баграма. Никто и не спросит, почему ты не читаешь.

***

– Держи, – Женька достает из вещмешка кроссовки. – Трошин расщедрился, вот и забежали с ребятами в дукан. Пятнадцать долларов – ну как, нравятся?

А я никогда не видел таких. Вовка однажды пришил толстой иглой кожаные аппликации на валенки, и целый декабрь так ходил в школу, потом надоело, и валенки стали валяться по углам, пока я не нашел и не надел в первый раз. И вот только тогда, когда в протопленном классе, где кроме меня сидело еще пять девчонок, а больше никого и не было никогда с самого первого года, когда с валенок стала растекаться лужа мягкого растаявшего снега, я подумал, что теперь самый клёвый, и никто во всей школе больше не смел делать себе такие валенки, без того, чтобы не вспомнить меня и Вовку, который закончил ту же сельскую школу на четыре года раньше. Коля закончил еще раньше, а сестры…они-то старалась всюду модными ходить. Это было – потому что не знаю, точно ли надену кроссовки, чтобы какой-нибудь весной пойти в институт, или они так и проваляются здесь, под койкой, год, или два года, или двадцать лет.

Кроссовки белые, две синие полоски – настоящий «Адидас», и вправду – не видел еще ни у кого. Только у одной девчонки из соседней комнаты, но про нее все знали, что отец за каким-то чертом потерял в Канаде и привез ей кучу шмоток. И белые кроссовки. Но у нее вроде совсем девчоночьи были.

– Нравятся. Вернемся – я деньги отдам…

– Брось, – Женька не смотрит на меня, аккуратно ставит кроссовки под койку, – что мне эти доллары потом, когда вернемся. Денег будет – завались, всего-то через полтора года. Сейчас главное – с Трошиным не собачиться и на самопалы духов не лезть.

– А ты-то откуда знаешь, – мне как-то сразу становится грустно, и сразу же решаю непременно отдать ему деньги, как только вернемся в Вологду, вот сразу и отдам – как только вернемся, потому вполне может статься, что так Женька только сейчас говорит, а потом – кто знает.

– Вы в сам Баграм ездили? И как это Трошин вдруг собрался? Говорил же – мы не за шмотками сюда, а чулки своим бабам и в Союзе купите, а сам…