В бурном потоке

Во всех этих делах дядя Ранкль принимал самое ревностное участие, почему — мне не совсем ясно, но полагаю, что Агата и его каким-то образом держит на привязи. Иначе зачем стал бы он пускать в ход все свое красноречие, чтобы поселить ее у тети Елены? Бедняжка к тому же еще должна быть у них посаженой матерью. Все вообще относятся к Агате с величайшей предупредительностью. Но за глаза иначе не называют, как «это дерьмо» или «пролаза» — в зависимости от темперамента говорящего. Мне она тоже не внушает симпатии, но я нахожу ее забавной (до поры до времени). В этой пресной компании она как закваска. Агата, надо думать, нас еще не раз удивит. Жаль только, что она, в сущности, стремится лишь завоевать почетное место среди тех, кого сейчас эпатирует. Пока ей, кроме Гвидо Франко, удалось отхватить себе маленькое приданое и свадебный гардероб, а для мужа — повышение по службе. Его положение венского репортера «Тагесанцейгера» было в последнее время весьма шатким. А теперь он назначен дипломатическим корреспондентом для всей Средней Европы и волен сидеть в Вене или разъезжать и писать серии статей. Насколько я знаю Франка, к этому повышению приложил руку и он, а не только его прелестная невеста. Тут сошлись две родственные души, даже любопытно, что даст этот сплав честолюбия, энергии и беззастенчивости. Свадьба должна состояться в особняке на площади Радецкого, в сочельник, не только из-за праздничного настроения, но и по причинам практического характера. А именно, тогда не придется отменять кое-какие приготовления, сделанные к бракосочетанию тети Каролины со сбежавшим лжебароном. В чьей голове зародилась эта гениальная идея — тети Каролины или Агаты — я, к сожалению, еще не смогла выяснить. Она достойна обеих.

Из предыдущего тебе будет ясно, что в этих условиях я ничего еще не могла предпринять по твоим делам. Но надеюсь к будущей неделе настолько обработать тетю Каролину, что она пустит в ход свои связи, и ты получишь заказы на портреты капитула каноников.

Надеюсь, ты не воспользуешься моим отсутствием, которое по необходимости продлится еще с неделю, для слишком большого числа эскапад. Одна-две тебе великодушно разрешаются, но лишь в том случае, если они действительно того стоят. И горе тебе, если я узнаю, что ты опять был неразборчив. А неразборчивым ты бываешь довольно-таки часто, carissimo! Поэтому лучше оставайся мне верен.

Твоя (между нами говоря, все еще убежденная в своем превосходстве над всеми конкурентками)

Валли.

P. S. Что у тебя за переписка с этим синим чулком Адриенной? Я тут нашла письмо, которое со всем этим переполохом нам забыли переслать. Оно адресовано тебе, но я позволила себе его распечатать, поскольку отправительница когда-то была моим «вторым я» — и вообще. Она пишет в невыносимо добродетельном тоне, что на предложенное тобой произведение искусства в Женеве тоже не нашлось охотников. Как это понять? Нарваться на отказ от Адриенны? Какой позор! Ах, Бруно, Бруно, вот что получается, когда ты не советуешься со мной.

P. P. S. Чуть не забыла сообщить тебе еще об одном эпизоде семейной комедии. Ранкли получили извещение, что Франц Фердинанд вовсе не пал на поле брани. Он здрав и невредим и находится в итальянском плену. Это был поистине тяжелый удар для дяди Фрица, поскольку он уже успел почтить память героя-сына и в напыщенной речи, и в стихах, а также предпринял шаги в отношении его доли наследства. Он совсем позеленел от этого радостного сюрприза.

Часть седьмая

I

Валли прервала чтение, опустила тоненький томик в замшевом переплете на пуховое одеяло и, перегнувшись к откидному столику, достала карамельку из стоявшей там, среди флаконов с духами и баночек с кремом, бонбоньерки. Бонбоньерка была из нежного серо-голубого фарфора и имела форму ладьи викингов, такой же необычной формы были и карамельки.

Еще час назад мысль, что она может в десять часов вечера быть дома, лежать одна в постели и читать стихи, показалась бы Валли абсурдной. Но сейчас она находила такое времяпрепровождение удивительно приятным, потому что оно было ей «в новинку».

Блаженно опустив веки, она сосала тающую на языке, непривычную на вкус стокгольмскую конфету, а в ушах звенела мелодия только что прочитанных стихов:

Кто может сказать мне, куда
я жизнью своей досягаю?
Быть может, я ветром, я бурей витаю
или волною быстрой вскипаю…{93}

[80]

Ах, этот Рильке, с его мягким саморастворением в мире, ясновидением и сладостной тоской, от него в самом деле можно охмелеть. Правда, ненадолго. Потом захочется чего-то более крепкого и острого. Пшеничной или кюммеля вместо ванильного ликера.

Валли потянулась и захохотала. Ей вновь представилась вся сцена в «Клементиненхоф», где она сегодня ужинала со шведским военным атташе, этим длинным Хендриксеном.

Хендриксен наклонился к ней через столик и характерным для него тоном верного, но несчастного поклонника спросил, хочет ли она еще ликеру.