В бурном потоке

— Nonsense[16]. Просто небольшой организаторский талант, вот и все. Но ты же почти не пьешь, Фриц. Может быть, тебе этот рюдесхеймер не нравится? Если хочешь, можем попробовать другой сорт. Господин обер…

— Нет, брось, пожалуйста. Вино отличное.

— Чудно. Тогда почему же ты все еще не допил первый стакан? И ешь ты, как будто задался целью похудеть. Посмотри на меня! — Он жадно ел и пил, как сапожник. Казалось просто невероятным, чтобы этот человек, тощий, словно борзая, мог поглощать такое количество пищи и питья. Притом его лицо оставалось бледным. Его здоровый глаз был ясен и холоден. Движения по-прежнему отличались исключительной точностью. Форма пилота сидела на нем безупречно, свободно, нигде не морщило.

В ответ на расспросы Ранкля, за какие военные подвиги он получил Железный крест и турецкую Звезду, Нейдхардт только досадливо отмахнулся. Однако с тем большим подъемом стал рассказывать о своем участии в военно-полевых судах над шпионами и ирредентистами в Южном Тироле и вытащил из набитого судебными снимками портфеля несколько фотографий, где он был заснят как зритель, присутствующий при смертных казнях. На одной из них Нейдхардт закрывал лицо платком; можно было подумать, что он плачет. На самом деле платок тут играл роль противогаза, как он деловито пояснил Ранклю.

— Вот и видно, насколько ты неопытен в таких делах, иначе ты бы знал, что многие из этих негодяев при виде виселицы накладывают в штаны. А тот наложил особенно здорово. Вонь — не продохнешь. — Нейдхардт затрясся и бросил под стол сигарету, которую курил во время еды. — Впрочем, потом выяснилось, что он был невиновен. Да, это один из мелких несчастных случаев, которые на производстве неизбежны, а в таком гигантском предприятии, как война… Ты в самом деле больше ничего не хочешь? Вот кусочек филе, нежный, будто детская попка. Ну, как угодно. Кельнер, десерт!

Нейдхардт принялся чистить яблоко и, словно мимоходом, осведомился у Ранкля, каково настроение среди его знакомых: очень поганое или ничего? Он отложил ножик и подмигнул Ранклю левым глазом — правая сторона лица осталась неподвижной. И это еще подчеркнуло двусмысленность его слов. Что крылось за ними? Только ли желание хорошенько прощупать Ранкля? Или сомнение в нем? Темное, ядовитое, таящее в себе угрозу? Или цинизм?

Ранкль беспокойно заерзал на стуле.

— Извини меня, Эрих, относительно того, что ты сказал, в шутку, конечно, я понимаю… но встает вопрос, можно ли заходить так далеко в подобных шутках… во всяком случае, я могу тебя категорически заверить, что в кругу моих знакомых, и вообще среди сознающих свою ответственность образованных немцев, конечная победа наших союзников не вызывает ни малейших сомнений.

— Ну тогда все в порядке, вот так, — откликнулся Нейдхардт и сразу же сменил тему разговора. Ранкль имеет как будто самое непосредственное отношение к Югендверу? Как? Он старший воспитатель пражского отделения? À la bonne heure[17]. А как он отнесется к тому, чтобы в дальнейшем сотрудничать с неким обер-лейтенантом Нейдхардтом, офицером-инструктором?

Ранкль не сразу понял, но потом совсем одурел от радости:

— Неужели? Да нет, Эрих…

— А что тут такого невероятного?

— Да ведь у тебя никогда не угадаешь, то есть… Я не могу ставить под сомнение твою серьезность… Только… ну, да ты понял…

— Ничего не понял. — Нейдхардт откинулся на спинку стула и начал есть яблоко. — Но это не важно, — продолжал он. — Во всяком случае, ко всему, что я говорил о нашей будущей совместной работе, можешь отнестись вполне серьезно. Дело в том, что у меня в военном управлении есть старый приятель, и у него лежит ваша просьба о присылке постоянного инструктора. Чуешь, куда я клоню? Сначала я не хотел идти на этот пост, пока не было произнесено твое имя; но тут я подумал: хопля, вместе с Фрицем мы сможем там кое-чего добиться.

— Ну конечно, сможем, какой вопрос, Эрих! Ради чего же я создал этот Югендвер! Вся идея, имей в виду, целиком моя. Я первый указал руководящим инстанциям на то, какое неизмеримое значение имеет подобная военизированная молодежная организация: и для нормального развития нашей оборонной мощи, и в предвидении будущего колониального государства, да и просто для политического воспитания населения. Конечно, Германия опередила нас в этой области, и я получил драгоценные указания от берлинских коллег, но в основном план организации — мое детище. Разумеется, теперь, когда дело пошло на лад, некоторые люди желали бы присвоить себе чужие лавры. Ну, да ты сам увидишь. Боже праведный, я все еще не могу поверить, Эрих, что тебе поручено обучение нашей молодежи. Это будет замечательно. Разреши тебе сейчас же описать состояние пражской организации.

— Стоп! Прекратить огонь! Поговорим, когда я займу этот пост. В данную минуту меня интересует кое-что другое. Мне нужен твой совет, Фриц.

— Пожалуйста! Я в твоем полном распоряжении, Эрих! — Ранкль, польщенный, нагнулся через стол.