В бурном потоке

«Швейк является продуктом старой Австрии. Он мог возникнуть только в атмосфере ограниченности, расхлябанности, добродушного коварства, анахронического абсолютизма и национального угнетения, которые характеризовали старое Дунайское государство».

И далее Вайскопф называл Австро-Венгрию периода первой мировой войны «дряблым трупом, лежавшим в последних судорогах».

Однако времена меняются. Как говорил Гейне: «Иные времена — иные птицы; иные птицы — иные песни». В западноевропейской литературе после второй мировой войны зазвучали новые мелодии.

Через много лет после исчезновения монархии с лица земли, когда, казалось бы, ее история должна стать предметом строго научного исследования, освобожденного от посторонних мотивов, в современной исторической литературе, в художественных произведениях, в политической прессе США и Западной Европы начали появляться несколько неожиданные на первый взгляд панегирики в честь Австро-Венгрии, ее императора, ее законодательства, ее государственного устройства и администрации, наконец, в честь Габсбургов как таковых. Ныне в австрийской литературе очень распространено восхваление «доброго старого времени», а с этим связано и восхваление Франца-Иосифа как символа этого райского времени, поскольку Франц-Иосиф был патриархом среди монархов и восседал на троне немыслимо долго: с декабря 1848 года до своей смерти в ноябре 1916 года. В этом отношении типичными являются слова известного австрийского историка Генриха Бенедикта, которыми он закончил в 1958 году свою книгу об экономическом развитии Австро-Венгрии при Франце-Иосифе:

«Оглядываясь назад, историк должен констатировать, что для Дунайских, Судетских и Карпатских земель не было более счастливого времени, чем время старого императора».

Лучшей фактической справкой, опровергающей эти апологетические оценки, является, например, речь одного из депутатов австрийского рейхсрата (парламента) на заседании 5 июля 1907 года, в которой депутат зачитал полученное им письмо крестьянина из Истрии. Крестьянин просил добиться в рейхсрате официальной отмены запрещения собирать милостыню. Через неделю после этого другой член рейхсрата, характеризуя условия труда металлургов в Штирии, утверждал, что жизнь горняков, обрисованная Эмилем Золя, является благодатью по сравнению с обстановкой в Штирии.

В произведениях прогабсбургских авторов часто применяется примитивно-демагогическая аргументация: столько лет правил Франц-Иосиф, и сохранялись при нем порядок, дисциплина и спокойствие, а всего через два года после его смерти габсбургский режим рассыпался в прах, началась смута, и Австро-Венгрия перестала существовать. Следовательно, старик был умным и умел управлять, а наследники не сумели сохранить и укрепить созданные при нем традиции. Вся эта аргументация, и особенно это «следовательно», ставит на голову ход событий. В действительности непрерывное нарастание национальных и социальных противоречий настолько расшатало и ослабило Габсбургское государство, что внутреннее кипение угрожало взорвать котел, именовавшийся Австро-Венгрией. Режим Габсбургов был обречен, и речь шла лишь о сроках. Смерть Франца-Иосифа психологически, конечно, ослабила полицейские скрепы, поддерживавшие габсбургское правление, а военные поражения на фронтах первой мировой войны послужили последним толчком. Но причины распада монархии были гораздо более глубокими, и почти точное хронологическое совпадение смерти императора с исторически закономерной катастрофой государства как такового отнюдь еще не является доказательством каузальной связи.

К этому времени режим Габсбургов был настолько дискредитирован и его защита была предприятием настолько безнадежным, что в октябре — ноябре 1916 года даже самые закоренелые монархисты делали вид, что стали почти республиканцами. Легенда о хорошем императоре и о добрых старых временах стала создаваться позднее, когда выросло новое поколение, не переживавшее мрачные времена Габсбургов. Тогда и выступили на первый план реакционные историки и литераторы буржуазии, которые начали на все лады воспевать необходимость самовластья и прелести кнута в надежде реставрировать прошлое.