В бурном потоке

Невидимая, но глубокая пропасть отделяла императора, его двор и эрцгерцогов — а их насчитывалось около восьми десятков — от пятидесяти миллионов подданных монархии. Правда, времена Меттерниха прошли и не могли повториться, и в самых незыблемых устоях появлялись трещинки. Например, малолетние эрцгерцоги посещали гимназию наравне с детьми обыкновенных смертных. Но вот как выглядели занятия в классе венской гимназии, где учились два эрцгерцога, по рассказу одного из соучеников. Во-первых, им запрещалось разговаривать с другими детьми. Во-вторых, на задней парте сидел молоденький адъютант, неподвижный, как оловянный солдатик. Учитель спрашивал: «Не соблаговолит ли ваше императорское высочество, господин эрцгерцог Петер Фердинанд…» Если тринадцатилетний Петер Фердинанд не желал соблаговолить, то поднимался адъютант, щелкал каблуками и докладывал: «Его императорское высочество сегодня не расположен…» Редко бывало, что одно из высочеств расположен был отвечать урок, и учитель старался как можно реже обращаться с вопросом. Но, с другой стороны, совсем не обращаться было также опасно: могли обвинить учителя в игнорировании членов императорской семьи.

Император Франц-Иосиф обожал ежедневное чтение бумаг, представляемых ему на подпись в раз и навсегда установленные часы. Без его резолюции бумага не могла двигаться дальше, хотя обычно он ничего не решал, а просто адресовал по назначению. То же самое происходило с письменными жалобами на имя императора — их он тоже читал с удовольствием, однако без всяких последствий для жалобщика. Кроме этого, Франц-Иосиф читал только вырезки из австрийских газет, ежедневно для него подготовляемые. Самих газет император не читал. И, уж конечно, он не читал книг, а потому не любил людей, которые читали, они казались ему странными и подозрительными. Таким образом, в разряд людей сомнительных и ненадежных попадала в Австро-Венгрии в общем вся интеллигенция. В этом отношении, как, впрочем, и во всем остальном, Франц-Иосиф не отличался оригинальностью и шел по стопам своих предков. Его дед Франц I произнес в речи, обращенной к университетским профессорам, слова, которые вошли в века: «Мне нужны не ученые, а подданные. Вам надлежит воспитывать таковых из молодежи. Тот, кто мне служит, должен обучать, чему я приказываю. А кто этого не может или приходит ко мне с новыми идеями, тот может уйти, или же я сам его уберу». При императоре Франце и его министре Меттернихе Венскому университету была запрещена переписка с заграницей и никому не дозволялось обучаться в иностранных учебных заведениях. Австрийское правительство панически боялось связей интеллигенции с заграницей. Например, венским ученым разрешалось участвовать совместно с берлинскими и мюнхенскими историками в издании памятников средневековой германской истории, но категорически запрещалось вступать в члены издававшего эти памятники Общества старогерманской истории, потому что любая организация сразу же вызывала подозрение: неизвестно, чем она может заняться.

Франц-Иосиф продолжил эти традиции подозрительности и недоверия к интеллигенции. Кроме всего прочего, император жаждал спокойствия и обожал бодрый оптимизм, а от людей чересчур образованных приходилось выслушивать предложения каких-то сложных и хлопотливых мероприятий или просьбы об указаниях. И то и другое было утомительно даже для молодых Габсбургов, а к 1913 году, с которого начинается действие романов Вайскопфа, Францу-Иосифу было уже восемьдесят три года. В мемуарах близкого ко двору венского банкира Зигхарта, на которого в романах Вайскопфа немного похож банкир Зельмейер, содержится следующее замечание о поведении Франца-Иосифа:

«Хуже всего он переносил такого начальника кабинета, который вместо точных решений преподносил ему робкий вопрос, что будет приказано сделать в данной обстановке. Князь Альфред Виндишгрец, в остальном человек соответствующий вкусам императора, неоднократно вызывал его неудовольствие как премьер-министр тем, что спрашивал, что прикажет предпринять его императорское величество».

Но больше всего при императорском дворе избегали людей талантливых, потому что они были самыми беспокойными и вечно высказывали какие-либо мысли, а именно мыслей и боялись все Габсбурги. Сохранилась запись высказывания многократного австрийского премьер-министра Эрнста Кербера, относящаяся к октябрю 1914 года: