В дебрях Маньчжурии

Ой ты, гой еси, тайга-матушка!
Тайга-матушка неисходная!
Ты прими своих обездоленных
Деток с острова Соколиного.
Накорми-одень, приголубь-согрей!
Горе-горькое ты возьми себе!
В теремах твоих, в темных урманах,
Всякий зверь живет, птаха вольная
Птаха вольная, непужоная.
В закромах твоих много золота,
Много золота самородного!
Кряжи горные в небеса глядят!
В небеса глядят, в тучах прячутся
Великаны их белоснежные.
По весне летят гуси-лебеди
На сторонушку, на студеную,
К берегам крутым моря синего.
Моря синего, Ледовитого!
Чу! Кричит гуран зорькой ясною!
Зорькой ясною и росистою.
По горам идет эхо звонкое,
Эхо звонкое, серебристое:
В даль бежит оно, заливается,
В каждой падушке откликается…
Догорел костер в ночку темную,
В ночку темную, непроглядную…
Прошумел в тайге ветер с полудня,
И запел косач песню вешнюю,
Песню вешнюю и призывную.
В небесах слыхать, – журавли летят,
Журавли летят вереницею…
В темной падушке, по тропе лесной
Варнаки идут, озираются,
На родную Русь пробираются.
Ой ты, гой еси, море синее,
Море синее, Байкал-озеро!
Байкал-озеро, отец-батюшка!
Пощади своих обездоленных
Деток с острова Соколиного!
И снеси их челн на крутой спине
На ту сторону, на заветную..
В бурю черную, в непогодушку
Плачет жалобно чайка белая,
Чайка белая, сизокрылая.
Знать в недобрый час собиралися
В путь дороженьку горемычные!
Их убогий челн опрокинулся
И на гребнях волн уж качается.
А Байкал седой дышит злобою
И смеется, знай, заливается.
Не шуми ты, мать-тайга старая,
Тайга старая, неисходная!
Ты не плачь сестра, – чайка белая,
Чайка белая, сизокрылая!
По весне опять, тропкой битою,
Варнаки пойдут вереницею
На сторонушку на родимую,
На родимую, на далекую.

Лесовик

Из Уссурийского края приехал ко мне на ст. Ханьдаохэцзы промышленник-зверобой Иван Плетнев со своими собаками, с целью поохотиться на зверя.

Он известен был в Приморье, как лучший промысловик, взявший не один десяток тигров.

Собаки его, представлявшие смесь зверовых лаек с дворовыми псами, отлично брали всякого зверя и были натасканы на тигра. С собой привез он девять собак, из них три гольдских лайки, остальные-полукровки и даже чистопородные «надворные советники». Масть их также отличалась разнообразием: лайки были чисто белого цвета, другие, же – всевозможных цветов и оттенков, от черного до пестрого, трехцветного.

Сам Плетнев представлял собой типичную фигуру восточносибирского промысловика: среднего роста, коренастый, широкоскулый, с небольшими, глубокосидящими, белесоватыми глазами, и с длинной, всклокоченной бородой. Лицо и большие, заскорузлые руки медно-красные, в веснушках. Копна волос на голове и борода-рыжие с проседью. Возраста своего он точно не знал, но вспоминал себя ребенком в год освобождения крестьян. По виду он был не ладно скроен, но сшит – на славу.

Морозы стояли значительные, но поместиться в моей квартире он наотрез отказался, говоря, что ему жарко в комнате, также, как и его собакам. В конце концов, я уговорил его поместиться в сарае, где он чувствовал себя великолепно. Собак его нельзя было зазвать не только в комнаты, но даже и в сарай; на ночь они устраивались в снегу, свернувшись калачиком.

Таков был старый таежник Плетнев, с которым мы бродили в течение 20 дней по горам и лесам верховья реки Та-хай-лин-хэ, в поисках полосатых хищников.