В дебрях Маньчжурии

Впереди, перед нами возвышалась из зарослей одинокая гранитная скала, метров пяти высоты; к ней прислонился ствол вырванной бурей липы. Китаец что-то соображал, смотря на эту липу, и приняв решение, поманил меня пальцем следовать за собой.

Подойдя к стволу липы, он быстро, как обезьяна, взобрался на скалу и оттуда производил наблюдения. По выражению его лица и жестам я понял, что он что-то видит. Затем он пригласил меня влезть за ним на скалу.

Очутившись рядом с ним, я стал всматриваться по направлению его руки в заросли и, после значительных усилий, увидел логовище зверя под нависшею скалой; со всех сторон оно было закрыто камнями и сплошною стеной из зарослей дикого винограда и лиан. В глубине логова что-то шевелилось, но что именно, разобрать было трудно. Расстояние до него было не менее 200 шагов. Китаец уверял, что тигрицы нет и в гнезде только один тигренок, к чему я отнесся недоверчиво, так как, обыкновенно, тигрица приносит двух детей и даже трех; но Ван-тин настаивал на своем и был прав, как я потом убедился.

Действительно, матери, по-видимому, не было и детеныш оставался один в берлоге.

Надо было что-нибудь предпринять. Я предложил своему проводнику идти со мной к берлоге. Сначала он отказался, но потом согласился. Единственное свое оружие-маленький топорик он вынул из-за пояса, попробовал пальцем его остроту и произнес: «Син!» Китаец был уверен, что тигрица отправилась за кормом и вернется только к полудню, чем и объяснялось его согласие идти к логовищу.

Осторожно спустившись со скалы, мы двинулись к зарослям, в которых скрыта берлога.

Решив взять тигренка, мы должны были действовать быстро и энергично. На всякий случай, я из барака захватил с собой пустой мешок, для поимки звереныша.

Подойдя вплотную к логовищу, мы услышали тонкое, жалобное мяуканье. Заметив нас, тигренок бросился внутрь и, прижавшись к стене, взъерошил шерсть, шипел и, по-видимому, находился в отчаянии.

Накинуть на него мешок было делом одной секунды.

Очутившись в мешке, малыш сразу притих, перестал сопротивляться и позволил скрутить себя и взвалить на плечи.

Bo время всей этой процедуры, которую с успехом выполнил Ван-тин, я стоял у входа в логовище и держал винтовку наготове.

Мешкать не приходилось и мы, сделав дело, бегом пустились вниз по ручью.

Движение наше скорее походило на бегство. Не обращая внимания на заросли, бурелом, камни, попадавшиеся по пути, мы спешили поскорее выбраться на лесовозную дорогу, пролегавшую в пади и выходящую на реку Хамихеру. Там мы считали себя уже в безопасности, так как следы наши смешивались со следами обозов, идущих по дороге на станцию Яблоня.

Солнце пекло немилосердно.

Было душно и мы, обливаясь потом, быстро шагали по накатанной дороге, вдоль реки Хамихеры, постепенно замедляя быстроту и изнемогая от усталости. Тигровая гора хмурилась и заволакивалась темными тучами. Слышались далекие раскаты грома. Гроза приближалась. Вершины таежных великанов зашумели и крупные капли дождя забарабанили по листве.

Вскоре хлынул ливень. Казалось, что самое небо разверзлось и оттуда льют потоки воды. Ручьи быстро превратились в бурные реки и неслись стремительно вниз по камням и скалам, сметая все на своем пути. Старая, угрюмая тайга ревела, как дикий зверь, потревоженный в своем логове.

Дойдя до фанзы знакомого зверолова, на берегу западной Хамихеры, мы зашли в нее и только тогда имели возможность передохнуть и обсушиться. Наш пленник не подавал признаков жизни и сидел в мешке, как говорится, ни жив ни мертв. Вероятно, от неожиданности и страха он временно был парализован. Выпустить его из мешка было рискованно и я решил донести его, в таком виде, до станции. Зверолова в фанзе не оказалось и мы расположились в ней самостоятельно, хозяйничая, как у себя дома. Погони мы уже не опасались, так как знали, что обоняние тигров неважное, к тому же прошедший ливень смыл все наши следы в тайге.

Не прошло и получаса, как выглянуло опять горячее солнце, небо очистилось от темных туч; воздух освежился и наполнился чудным ароматом хвои, цветов и смолистых почек.

Ван-тин занялся приготовлением чая, a я залюбовался открывшейся передо мной панорамой Тигровой Горы, занявшей полнеба и нависшей, словно туча: над окрестными сопками и лесами. Ажурная, как кружево, каменная вершина ее сливалась с фоном голубого неба и, действительно, по форме своей напоминала котел откуда и получила свое китайское название «Кокуй-Шань».

В ясную погоду ее вершина видна на далекое расстояние. В особенности с севера, в некоторых пунктах километров на 100, например, из города Сансина.

С горой этой у местных китайцев связано не мало легенд и сказаний, приуроченных к культу тигра, женьшень и таинственной птицы Цяор, крики которой часто можно слышать в мае месяце в таежных районах Гириньской провинции.

Маленький хищник, взятый нами в плен, по-прежнему сидел смирнехонько в мешке и не подавал признаков жизни, затаившись своем тесном убежище.