В дебрях Маньчжурии

Красавица Хамихера, набухшая от дождя, бесновалась, как зверь, в своем каменистом ложе и несла свои мутные воды на север. Тихо шумела старая тайга и в зарослях речной уремы неистово трещали цикады.

Закон тайги

В настоящем очерке я хочу поделиться с моими читателями своими впечатлениями и переживаниями на зверовой охоте в дремучей тайге Маньчжурии. Описанный случай имел место во время пантовки, когда за охотником, добывающим драгоценные панты, охотится двуногий хищник и выслеживает его, как дикого зверя.

Был июнь; тайга оделась уже в свой летний зеленый убор и благоухала множеством разнообразных красивых цветов, пестревших на ее свежем изумрудно-бирюзовом фоне. Ультрамариновое небо опрокинуло над разукрашенной землей свой глубокий купол. С раннего утра, едва только золотые лучи восходящего солнца осветили вершины скалистых гор и ночная роса стала испаряться с листвы и травянистых зарослей, я вышел на свой, заранее устроенный, солонец и увидел на взрытой и как бы вскопанной поверхности его свежие следы самца изюбря, приходившего ночью глодать влажную, пропитанную солью, землю. Судя по следам, зверь был очень крупный, что давало возможность предполагать наличие ценных полновесных пантов. Найдя выходной след изюбря, я двинулся по нему, соблюдая крайнюю осторожность, в виду чрезвычайной чуткости зверя. Солонец мой находился на седловине горного перевала, на месте постоянного хода изюбрей.

Отсюда зверь всегда шел вдоль хребта по косогору, поднимался на горный выступ, заросший редким дубняком, и там ложился на отдых, выбирая лежку в таком месте, откуда он мог видеть далеко во все стороны. В этот раз изюбрь направился на этот же выступ, и я медленно, шаг за шагом шел за ним, стараясь держаться против ветра, чтобы острое обоняние зверя не выдало меня.

У самого подножья выступа я присел на камень, чтобы отдохнуть, немного успокоиться и построить дальнейший план скрадывания болотистого зверя, следы которого ясно отпечатывались на мягком, сыром грунте распадка. Но, всматриваясь в следы изюбря, я различил ясные следы человека, прошедшего не более получаса тому назад у края подножья. Следы эти пересекали след зверя и направлялись в сторону, в вершину распадка. Сразу настроение мое изменилось. В сердце забралась какая-то тревога и внимание, посвященное зверю, раздвоилось. В голове невольно мелькнула мысль: «кто прошел? Враг или друг?» От этого зависело все. Идет ли он за изюбрем, или охотится за мной и наводит меня на засаду? Отказаться от охоты не хотелось: уж очень заманчива была добыча. Я решил продолжать охоту, но удвоить осторожность и все время быть на чеку.

На следу ясно отпечатались закругленные подошвы китайских ул, но обладатель их мог быть и не китаец, так как многие русские промышленники летом и осенью надевают улы. След был только один, что меня немного успокоило, так как с одним хищником я надеялся справиться. Посидев на камне около часу и выждав время, я двинулся опять по следам зверя, часто останавливаясь и прислушиваясь. Малейший звук в тайге улавливало мое ухо. Я слышал биение своего сердца, шелест муравья в сухой опавшей листве и полет махаона среди ветвей и сучьев окружающих меня дубов. Другие звуки, несвойственные тайге, не достигали до моего слуха. Таким образом я поднялся по косогору на выступ, рассчитывая на нем увидеть отдыхающего зверя.

Предположения мои оправдались. На совершенно чистом месте косогора лежал изюбрь, задом ко мне. Голова его была поднята и великолепные толстые панты, о четырех концах с утолщениями, мотались из стороны в сторону. Этим движением зверь отгонял надоедливых мух, садившихся на нежные, чувствительные рога. Челюсти его шевелились: он пережевывал жвачку. Длинные уши то подавались вперед, то откидывались назад и находились в постоянном движении. Глаза были полуоткрыты, но он не спал, а только дремал, имея надежную недремлющую стражу, в виде двух своих прекрасных сообщников слуха и обоняния: им он доверяется и на них полагается во время сна и отдыха. Хотя мозг его в это время и бездействует, но тем не менее моментально реагирует на малейший подозрительный звук или запах и в один миг становится способным к обороне, нападению или бегству. До зверя было не более ста метров, но желая дать верный выстрел, я подполз к нему еще на пятьдесят метров и остановился, когда изюбрь перестал жевать и мотать головой, направив уши назад, в мою сторону. Глаза его были еще полуоткрыты, и он очевидно дремал, но барабанная перепонка ушей уже била тревогу. Я чувствовал, что зверь должен вскочить. Время терять нельзя.

Приподнявшись на одно колено, я стал прицеливаться в могучую массивную шею зверя и спустил курок трехлинейки.