В дебрях Маньчжурии

Происходя из крестьян Черниговской губернии, он с отцом своим переселился в Уссурийский край. Но там не повезло им, отец умер от тифа, и Илья бросил хату, выстроенную на берегу озера Ханка и ушел в Никольск, оттуда во Владивосток, где поступил кузнецом в доки. Работал там лет пять. Затем ездил в качестве слесаря на пароходе Добровольного флота. Побывал в Японии, Индии, Константинополе. Пробрался и на родину, в свою деревню под Черниговом, но там все показалось ему чужим, и он вернулся опять на Дальний Восток, приписавшись к деревне Черниговке в Уссурийском крае. Занялся промысловой охотой, и дела пошли хорошо. Справил себе новую хату под железной крышей, купил лошадей и волов; женился. Для присмотра за рабочими-корейцами взял себе помощника, молодого парня из переселенцев, сам же осенью и зимой уходил в тайгу промышлять зверя. Так прошел год. Но вот Илья стал замечать сближение жены с молодым парнем, и в конце концов последний признался, что давно уже живет с его женой. Как ни тяжело было Илье— богатырю, но он смирился, отдал все свое добро и хозяйство молодому хозяину, отказался от жены и ушел навсегда в тайгу, где впоследствии встретился с Веселовским.

Всю эту историю жизни лесного бродяги узнал я от последнего, так как молчаливый и угрюмый Илья не любил рассказывать о себе и при расспросах на эту тему, ограничивался односложными ответами в роде: «ну что там!» «эх!», или просто отмахивался рукой, уклоняясь от дальнейших разговоров.

Душно стало в избе, и я вышел, взяв с собою Сибирлета, на двор. Темная таежная ночь набросила саван на горы и леса. Ветер гудел, качая вершинами старых кедров. Мокрый снег большими хлопьями проносился мимо, кружился в вышине и падал на землю, покрывая нависшие ветви деревьев, гранитные утесы берега и заросли дикого винограда пухлою белою пеленой.

– Завтра будет непогода и метель! – произнес выйдя на двор и кутаясь в свою щеголеватую оленью куртку Веселовский: вон как крутит и завывает! Завтрашняя охота пропала: зверь тоже не любит пурги, лежит в своих логовах и не покидает их в густых чащах, пока буран совершенно не прекратится. Вот, если хотите, то сходим завтра после обеда на медвежью берлогу; недалеко отсюда, верст пять будет. Медведь большой, пудов, может-быть, на двадцать. Мы его берегли до сих пор, но теперь можно для вас его немного потревожить. Залег он в скалах под буреломом, в страшных зарослях, так что добраться до него будет трудно. Вот увидите сами. А что, Илюша – не пойти ли нам завтра на медведя? Кстати, и гостю доставим удовольствие? – спросил он подошедшего к нам Барабаша.

– Что ж! Можно. Хиба на него зарок положен? Годи ему дрыхнуть, пора и честь знать! – И с этими словами великан вошел в дверь избушки, низко нагнувшись.

Хозяйские псы, почуяв чужую собаку, собрались около нас с намерением задать трепку моему Сибирлету, но грозный окрик Александра Ивановича вразумил их, и они, недовольно ворча, удалились к конюшне, где зарылись в большом стогу сена.

Холодно мне стало на ветру, и я возвратился в теплое помещение. Барабаш улегся уже на полу возле печки, подостлав под себя несколько изюбровых шкур. Мерное его дыхание свидетельствовало о том, что крепкий сон всецело овладел им.

Гостеприимные хозяева уступили мне одну из кроватей, именно ту, на которой спал обыкновенно Барабаш. Веселовский долго еще возился с приборкой посуды и, наконец, прикрутив немного фитиль лампы, разделся и лег на кровать, закрывшись теплым мягким одеялом из козьего меха.

Мне, как гостю, предложено было плюшевое одеяло, подшитое енотом.

Сибирлет долго не мог успокоиться под моей кроватью, вспоминая негостеприимную встречу, оказанную ему хозяйскими псами; наконец, и он заснул, изредка взвизгивая во сне.

Где-то за печкой трещал неумолимо сверчок; в сенях скреблась мышь.

Порывистый ветер завывал в трубе.

Тайга стонала и ревела, как дикий зверь.

Сон бежал от меня. Жарко ли было в избе или впечатления дня роились в голове моей, не знаю. Я ворочался с боку на бок, стараясь забыться, но заснуть не мог. Веселовскому, по-видимому, также не спалось: по временам он поворачивался и смотрел на меня, но я лежал с закрытыми глазами.

– Что, вам, видно, не спится? – проговорил Веселовский, заметив, что я открыл глаза. – Мне тоже не спится что-то. Сегодня я проснулся поздно. Илья был на охоте, и я вышел в кедровник, чтобы освежиться, где и встретил вас.

Видно было, что Александру Ивановичу хочется поговорить, и, желая воспользоваться этим и рассчитывая узнать что-нибудь о нем самом, я ответил:

– Не спится. Должно-быть, здесь жарко. Нельзя ли отворить хотя бы форточку?

Он сейчас же соскочил с кровати и отворил маленькую форточку в окне. Свежий морозный воздух ворвался в комнату, и клубы пара поползли от окна вниз на пол.