В дельте Лены

В Тумусе я снова повстречал друзей-ссыльных и обнаружил, что русские и якутские купцы так же хорошо знакомы с приёмами спекулятивной скупки рыбы, так же, как наши чикагские торговцы – со скупками зерна. Кузьма сообщил мне, что они скупили всю рыбу в Тумусе. Было, правда, и утешительное известие – о том, что отсюда я могу добраться до Усть-Янска, проехав триста пятьдесят вёрст прямо через залив. Мы провели ночь в Тумусе, а рано утром отправились в Зимовьелах. Сразу же по прибытии туда я договорился с местными отправить две собачьи упряжки в Кумах-Сурт для перевозки Бартлетта и его людей в Хас-Хата. Мы загрузили их ста пятьюдесятью рыбами, а туземцы взяли ещё дополнительный запас для себя и собак. Бартлетту я послал приказ держать при себе туземцев и упряжки, пока они не довезут его до Хас-Хата. В записке я также сообщил ему, что в Матвее он найдёт запас рыбы, ибо, как только я отправил четыре упряжки в Кумах-Сурт, я собрал ещё четыре и отправил их в Матвей с указаниями сделать запас рыбы в этом месте, а затем поспешить в Кумах-Сурт и помочь в перевозке отряда Бартлетта. В шторме наступило некоторое затишье, и в это время мне удалось отправить в путь туземцев, которым на самом деле очень не хотелось ехать. Они долго дурачились перед своими иконами и прощались с друзьями, так что едва они двинулись в путь, как снова поднялся ветер, и мне было жаль бедняг. Но таков был наш уговор, тем более, что Бартлетт зависел от этих поставок рыбы, особенно если он не сможет взять с собой оленя, что было весьма сомнительно.

Но туземцы вскоре вернулись и объявили, что ветер слишком силен и противостоять ему невозможно, что на самом деле было похоже на правду. Это подтверждало рассказ Баишева и других булунцев, что ни одна упряжка не отваживалась пересечь горы в эти три месяца года. Но они пообещали поехать снова, как только позволит погода.

Я заплатил за рыбу по обычным расценкам или чуть дороже, а Ипатьев конфисковал всё, что туземцы продали или договорились продать купцам, спекулятивный картель был таким образом разрушен, и их это очень разозлило. Они пригрозили туземцам, что впредь никогда не будут продавать им соль, чай или табак, и злорадно посоветовали им приобретать эти предметы первой необходимости у американцев – «они же такие добрые». К счастью, у меня было много чая, табака и других товаров, которыми я мог расплатиться вместо наличных, и так как я добавил к цене товара стоимость его транспортировки, они получили от меня почти двойную цену против той, что они бы получили от торговцев. И всё же туземцы ничего от этого не выиграли, потому что, как вскоре мне стало известно, в Зимовьелахе была организованная банда мошенников, которые днём и ночью играли с туземцами в азартные игры за их товары и, по сути, вели свой бизнес точно так же, как в любом игорном заведении в мире.

Заметив в деревне несколько таких щеголеватых прощелыг, я сначала спросил Ипатьева, кто они такие. Он засмеялся и сказал: «Купцы» и, раздав на столе воображаемую колоду карт, сделал движение руками, как будто собирал в кучу деньги и засовывал их в карманы. Эти негодяи, взяв с собой чая, табака и немного денег, приезжают сюда и живут среди местных жителей, у которых они покупают всё, что им нужно, платя наличными, которые они тут же отыгрывают обратно, так что в конце зимнего сезона, когда готовы приехать настоящие купцы, они увозят с собой всё, что было у туземцев прошлой осенью, оставляя своих жертв разорёнными и голодными, но, как ни странно, страстно желающими, чтобы их снова обобрали. Я видел, как они продавали свои оленьи шкуры, одежду, медные котлы – всё, что у них было, – игрокам, которые платили деньги, немедленно садились за игру и менее чем за полчаса выигрывали всё обратно. Котелки и другие тяжёлые предметы, которые им было неудобно везти, они продавали туземцам обратно по высокой цене или брали залог в счёт добычи зверя или улова рыбы следующим летом.