В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

В 1961 году в Советский Союз приехал Игорь Федорович Стравинский, гений русской музыки, написавший такие шедевры, как “Весна священная”, “Жар-птица”, “Петрушка”, и много других, совершенно удивительных произведений. Конечно, все композиторы стремились его увидеть, услышать, поговорить с ним. Надо сказать честно, мне лично это было недоступно.

Он жил в гостинице “Москва”, и его окружали знаменитые гости. Но мне повезло. Елена Александровна Спендиарова с детства дружила с его племянницей, приехавшей специально из Ленинграда, чтобы встретиться с Игорем Федоровичем. Она часто заходила к Ляле пообедать, и у нее мы и встретились.

Воспользовавшись этой встречей, я попросила Ксению помочь мне увидеть где-нибудь Стравинского, чтобы хоть посмотреть на него. Это может показаться некоторой экзальтированностью, но во мне с детства засело чувство преклонения перед такими волшебниками музыки, как Скрябин, Рахманинов, – в юности мне снилось иногда, что увидев живого Рахманинова, я падала перед ним ниц и лежала на полу в знак поклонения. Ксения рассказала, что накануне в разговоре с ней Игорь Федорович высказал пожелание повидать не только тех композиторов, о которых пишут в газетах. Я тут же сказала ей, что принадлежу именно к этой категории. Все же к нему в гостиницу я не попала, а на прощальный банкет была приглашена.

Это было в Метрополе. Я не сводила глаз с Игоря Федоровича, но он больше молчал и был довольно хмур. Просил не произносить тостов, поэтому ужин проходил в тишине. Не привыкшие к такой тишине и спокойствию, особенно выпив вина, наши композиторы, дирижеры, исполнители начали понемногу проявлять признаки оживления, заключавшиеся в том, что они перебрасывали с одного края стола на другой шарики из хлеба, потом стали подталкивать друг друга и хихикать. Но вот прошло около трех часов этой трапезы. Встал Хренников, попросил наполнить бокалы шампанским и произнес прощальную речь о дальнейшем укреплении, углублении и расширении дружбы с Игорем Федоровичем. В ответ встал Игорь Федорович и, подняв бокал с шампанским, сказал несколько слов: “Тихон Николаевич сказал о расширении, укреплении и углублении нашей дружбы – я бы пожелал, чтобы она осталась такой”. На этом закончился вечер. И тут все пришло в движение. Щелкали фотоаппараты, прощались, желали друг другу счастья, и уже на вешалке разговор принял очень оживленный характер.

Состоялись интереснейшие концерты из произведений Стравинского. Но почему-то только, когда он у нас гостил.

Встречалась я с Полем Робсоном, с Питом Сигером. С Робсоном давно уже, в Ореанде, в Крыму. К нему шли толпы людей из санаториев, из крымских городов, он старался принять всех, но это было невозможно. Все хотели с ним сфотографироваться, увидеть его. Он пел прямо на улице, без сопровождения, и голос его разносился на большие расстояния. Его жена Эрланда всегда был озабочена его здоровьем и, как могла, старалась уберечь его от постоянных нашествий. Робсон очень хорошо пел негритянские песни и немало сделал для того, чтобы их полюбили наши слушатели.

Пит Сигер приехал в Советский Союз совсем недавно. Он приехал с женой и тремя детьми. Муж моей дочери, большой знаток и поклонник народных американских песен, знал Сигера лично, и поэтому Сигер со всей своей семьей приходил к нам в гости. Он никогда не расставался с гитарой. Дети усаживались на пол, им давали книги, мы садились в кружок, и Пит Сигер, как бы разговаривая, очень просто, и тем выразительнее, пел песню за песней. (Как-то раз одновременно с Сигером к нам в гости пришли Роже Вадим и Джейн Фонда. Роже Вадим, в длиннополом пальто, искусно бедняцкого вида, который вошел тогда в моду, сразу буквально прилип к мучившейся с манной кашей на кухне Кате, одетой в длинный нейлоновый халат и имевшей тогда пять лет от роду. Джейн же Фонда почтила нас с Володей своим присутствием за столом – мы пили чай. И тогда я впервые в жизни поняла, что такое длинные ноги, таблетки сахарина в чай и безусловно некоторое «звездное» высокомерие. Потом, кажется, мы с Володей поняли, что причиной-то был как раз Сигер, певший в соседней комнате, и некоторая несовместимость этих артистов, каждый из которых был в своем роде замечательным. Это были одни из самых трудных гостей, посещавших наш дом. – В.Ч.)

Сигер пел о горестях, радостях, труде, любви, мире. Вечер проходил в уютной беседе, в общении настолько тесном, что, казалось, мы все давно знаем друг друга. Сигер попросил доставить ему в Зал имени Чайковского бревно для песни о дровосеке. (“If I had a hammer”). Володя с братом притащили его на плечах к выступлению Пита Сигера. Не без труда проникли они с бревном в двери филармонии. Пит Сигер много рассказывал о своей ученице Джоан Баэз, о том, что за свои убеждения она подвергается в Америке преследованиям.

Подарок Сигера – пластинки Махелии Джексон и Эллы Фицджералд – доставляют нам огромное удовольствие.