В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Хорошо помню один его социально выразительный поступок. На фоне всячески поощряемых усилий в доведении музыки народов СССР до цивилизованного уровня он не выдержал несправедливости по отношению к композитору Василенко, который всю жизнь писал партитуры для узбекского «классика», музыкально безграмотного: тот не мог писать музыку не только в партитуре, но и в клавире тоже. Между тем Василенко пил и погибал в нищете, а «классик», ректор консерватории, царствовал в Узбекистане, как сановная феодальная персона или даже просто царек; его именем называли улицы и площади, на дне его бассейна лежали драгоценности для купавшихся в нем гостей, ему давали в Рузе лучший коттедж, перед ним заискивали, его боялись. И вдруг Шостакович во всеуслышание разоблачил типичное для советских времен жульничество, правда, «в особо крупных размерах», и сделал это так доказательно, что пришлось, несмотря на всю дружбу народов, теплые чувства к узбекам и так далее и тому подобное, лишить «классика» и ректорства, и всех самых наивысших званий. И стал он временно жалким и никому не нужным. Самое интересное – конец этой истории. Умер Дмитрий Дмитриевич, и немедленно «классик» воцарился снова на всех своих постах, и звания ему вернули. Как знакомо.

Каким Шостакович особенно ярко мне запомнился? Как и о Прокофьеве, есть одно, особенно запомнившееся зрительное воспоминание Я как-то пришла в гости к Галише и Максиму и никогда не забуду, как Шостакович открыл мне дверь в повязанном поверх брюк фартуке и, извинившись, как всегда, снова побежал на кухню – готовить детям обед.

Вот этого Шостаковича в фартуке я не могу забыть. Его первая жена – Нина Васильевна, – которую он боготворил и которая была ему верным другом, – в это время отсутствовала. Нина Васильевна, независимая, яркая и незаурядная, всегда жила своей жизнью, не принося жертв. Физик, она с увлечением работала по своей специальности. Она не принадлежала к тем избалованным «женам», которых недолюбливала моя мама, но сама была личностью: красивая, с очень выразительной, одухотворенной внешностью, живым лицом, синими глазами, заразительно смеющаяся, золотая блондинка с распущенными по плечам волосами, концы которых завивались крупными локонами, с пронзительным умным взглядом.

Нина Васильевна часто улетала по своим делам, а Шостакович оставался с детьми. Как он любил своих детей! Как радовался бы сейчас успехам Максима, которого хотел видеть за дирижерским пультом. Аккомпанировал ему на втором рояле специально сочиненное им для экзамена в ЦМШ произведение. Эти три человека – Нина Васильевна и дети – Максим и Галиша – были самыми любимыми существами Шостаковича на протяжении всей его жизни до трагической смерти Нины Васильевны. Античный мудрец говорил, что никто не может быть назван счастливым до своей смерти. Трагически ранняя и неожиданная смерть настигла Нину Васильевну в самолёте. Дмитрий Дмитриевич осиротел. Почва ушла у него из-под ног. Но судьба оказалась милостивой к нему. Он встретил Ирину Антоновну и в ней нашёл покой и пристанище для своего мятежного духа. Они никогда не расставались. После смерти Дмитрия Дмитриевича Ирина Антоновна Шостакович полностью посвятила себя служению его творчеству, соединяя в себе скромность, достоинство и энергию.

Очень многое я знаю о Шостаковиче понаслышке, из самых достоверных источников, но, как обещала, писать об этом не буду.

Есть у меня история, косвенно связанная с его дружбой со Святославом Теофиловичем Рихтером.

Неистовый ревнитель порядка во всем, будь то письма, открытки или ноты, картины, альбомы и т. д., Святослав Теофилович время от времени проводил как бы ревизию всего своего огромного – не знаю даже как назвать – архива будет неправильно, ну скажем, просто всего, что есть у него и лежит в разных ящиках секретера, в больших картонных коробках на полках аскетических комнат. Я однажды принимала участие в одной из таких разборок. Сортировала письма. И вот в тот памятный день нашла два письма: одно – от Генриха Густавовича Нейгауза и другое… Сначала долго не могла понять, что это за письмо, разбирала характерный корявый почерк и вдруг поняла, что это письмо Шостаковича! Я побежала с этим известием к Святославу Теофиловичу и сказала ему, что нашла письмо Шостаковича. И Рихтер подарил мне это письмо. Уже много лет мне хочется опубликовать его вместе с его историей, но все кажется, что еще не пришло его время и оно потонет в океанском прибое новейших биографических сведений, публицистики и разных интереснейших эссе, которыми переполнены сейчас наши толстые журналы. А теперь, когда толстые журналы еле-еле теплятся живыми, без денег и потока новых публикаций, может быть, уже и поздно. Но я верю в отклик в душах еще живых духом людей.