В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Вернусь к Рузе. Она росла. К первым трем каменным домикам прибавилось еще пять финских. Эти пять, как и первые три, тоже стояли в густом лесу. Первый и второй – слева от столовой, третий по правую сторону, четвертый выходил на волейбольную площадку, а пятый стоял на краю оврага, круто спускавшегося и так же круто в густом лесу взбегавшего вверх. «Как молоды они были». Композиторы. Потому что только молодые люди рисковали сначала спуститься в овраг, а потом подняться по узкой тропинке в пятый коттедж. Через несколько лет эту тропинку расширили, превратили в метровой ширину дорожку. Очень долгое время это был любимый коттедж Кирилла Владимировича Молчанова. Он жил в нем вместе с женой Мариной Владимировной Молчановой, бывшей в первом браке замужем за замечательным художником, много сил отдавшим ГАБТу, Дмитриевым. Дмитриев скончался в один год с папой, в 1948 году. Марина Владимировна принадлежит к одной из ярких звезд из плеяды красавиц – жен композиторов. Высокая, изящная, с точеными чертами лица, опасными черными глазами, черными волосами, небольшим ртом, чем-то слегка, но очаровательно капризным – то ли в своих очертаниях, то ли в выговоре, всегда необычно, эффектно одетая по собственной моде, с длинными экзотическими серьгами, подчеркивающими линии высокой шеи и еще более оттенявшими прелесть небольшой черной головки; она обращала на себя внимание, приковывала его к себе в миг своего появления где бы то ни было. Вся эта немыслимая красота сочеталась в ней с великолепными человеческими качествами: добротой, дружеской и супружеской преданностью; она великолепная мать и, как Корнелия, мать братьев Гракхов, в ответ римлянке, хваставшейся своими украшениями, попросила, чтобы она подождала, пока вернутся из школы ее дети, и, указав на них, сказала: «Вот мои украшения», так и Марина Молчанова могла бы сказать о своих детях – Анне Дмитриевой, тогда очаровательной маленькой темноглазой девочке с косичками и обнаружившимися способностями к теннису, а потом одиннадцатикратной чемпионке СССР, и Владимире Молчанове, – широко известных и любимых в России, благородных, талантливых, честных, скромных и бесстрашных. Потом, когда у Ани Дмитриевой (я учила ее латинскому языку – она оказалась очень способной ученицей) уже родились свои дети, молчановским домом стал двадцать второй коттедж. Так и оставалось до 1976 года, который стал годом моего прощания с Рузой, хоть изредка я и бывала там позднее уже с Сашенькой. «Прощай же, сад моих волшебных снов, Молочных рек, кисельных берегов».

На пяти финских коттеджах, вопреки ожиданиям, строительство в Рузе не прекратилось.

Было бы смешно предполагать, чтобы в Рузе, как и в любом заведении Муз-Лит-Худ и прочих фондов, не процветало воровство. В Рузе с ним боролись из года в год одним и тем же способом: сменой директоров. Только одного, угрюмого, с глазами по обе стороны носа, помню по фамилии: Гамаюнов. И мораль на глазах менялась. Когда назначали нового директора лет эдак сорок тому назад, это было ЧП. Как же! Все шепотом извещали друг друга о том, что обнаружено, мол, воровство и теперь назначен новый директор, чтобы его прекратить. На короткое время резко улучшалось питание в столовой, но эти улучшения становились все более кратковременными. По вечерам особенно наблюдательные обитатели дома творчества с юмором наблюдали, как из столовой шли официантки с неподъемными сумками. Никто их не осуждал. Многие понимали, что они кормят семью с пьющим мужем. Что же до директоров, то тут масштабы были иные, вели, как всегда, все выше и выше, и не мне об этом судить.