В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Сейчас ведь все смешалось, и Большой театр стал ареной сражения Больших амбиций, в чем заключается одна из трагических ошибок нынешнего безвременья с его потерей всех ориентиров. Когда вскрылись все преступные деяния советской власти, слинявшей с исторической сцены без осуждения и покаяния, я все мучилась: неужели так никто и никогда не узнает правды?! Ведь все было фальсифицировано, история, философия, газеты-близнецы состязались в форме подачи лжи и так далее. Но вот появился Солженицын. Появился «Архипелаг ГУЛАГ», и все узнали. За это честь ему и хвала на веки вечные. Но вот другое: а как жили вообще люди? Чем? Чем увлекалась молодежь? Как одевалась? Как проводила время? Вечера в школе или университете, как они проходили? А комсомольские собрания? А персональное дело комсомолки такой-то, сделавшей аборт? Это же была совершенно сюрреалистическая жизнь. И как это теперь объяснить? Например, на Западе иногда стараются объективно излагать нашу историю, и в телевизионных передачах мелькают кадры нашей хроники «Новости дня». Все эти мускулистые, грудастые, веселые, задорные, боевые строители и строительницы коммунизма или развитого социализма или чего там еще, вот они трудятся под песни, вот они пляшут, вот они стучат молотками в забое и так далее. И что же? Я решительно считаю, что никто никогда не поверит, что все это от начала до конца ложь, кроме старческих фигур наших руководителей, которых хоть как загримируй – все бесполезно.

Это неожиданное отступление я сделала для того, чтобы пояснить: никто теперь не отдает себе отчета в том, что во времена моей молодости директор Большого театра был недоступным, недосягаемым небожителем, общавшимся с музами и великими артистами Большого театра. Конечно, даже и я при всей своей наивности знала, что не меньше, чем с вышеперечисленными персонами и божествами, директору приходилось общаться с ЦК, Министерством культуры и так далее и тому подобное. Большой театр был политическим лицом страны, и нужно напрячь воображение и представить себе, как скован был в каждом своем движении Чулаки. И это были ведь не все трудности. Как и в любом коллективе артистов, в таком грандиозном скопище разнокалиберных дарований, как балет и опера Большого театра, где работали гении обоих полов, атмосфера должна была быть настолько сложной, что коварства и ненависти хватило бы, наверное, на десятки оперных театров мира, – все это еще к тому же заквашенное на партийности, беспартийности, связанных с ними властью, доносами, бессовестным протекционизмом, отсутствием морали. Не знаю, кто и как мог и могли с этим справиться. Но Чулаки, видимо, обладал той совокупностью дипломатических и интеллектуальных дарований, которая позволила ему в бытность директором поставить (постановщиками были Касаткина и Василёв) «Весну священную» Стравинского! Вот это была сенсация! Стравинский вообще представляется властям фигурой сомнительной, а тут ГАБТ! Иностранцы увидят. Не знаю, как ему это удалось. Но только репертуар Большого театра значительно обогатился операми и балетами, дирижировали прекрасные дирижеры, пели и танцевали с вдохновением наши артисты. Я глубоко убеждена, что Чулаки все это удавалось в силу, прежде всего, компетентности, потому что он был не чиновником, а композитором. Композитор. Владеющий профессией. Нужно ли объяснять, какая разница между паучком – номенклатурным чиновником – и композитором. После него власть взяли чиновники и довели-таки Большой театр до полного развала.

Можно только предположить, как был занят Чулаки, и я никогда не задумывалась над тем, каков он в жизни. Видела его в основном в Рузе, в «старой столовой». Строго поблескивали стёкла очков без оправы. Крупная лысая голова. Всегда очень элегантный. Замкнутый. Но вот ведь Руза. Нас с мамой пригласили к Чулаки. Тогда открылись магазины «Березки», у меня был неописуемо красивый брючный костюм, и мы пошли.

Я, надо сказать, очень робела. Но все оказалось просто, говорили на интересные темы, ни тени высокомерия или номенклатурного чванства, столь характерного для партийных чиновников, в бане они или в ложе театра.