В двух битвах

— Да, но теперь пришли. Нужно позаботиться... Ну как там?

Лазунков доложил, что переоборудование траншеи подходит к концу. Посоветовал углубить ход сообщения, вновь отрыть его там, где он прерывался, что позволило бы и раненых эвакуировать. Морозов согласился, но сказал, что в первую очередь надо все сделать по переоборудованию их основной траншеи. Он оставил политрука на НП, сам же пошел на правый фланг. Утомление с него словно рукой сняло. И все — присутствие Тони. Ему показалось даже, какой-то свежий ветерок повеял на его голову, хотя Тоня и забот прибавила. Он должен сохранить ее в этом пекле, чтобы ни один осколок не задел.

Любовь в нем вспыхнула пылкая, юношеская, как-то сразу. Их последняя встреча в батальоне, случайная и безобидная, явилась каплей, которая переполнила чашу. После той встречи «дочь роты» ни на одну минуту не выходила из его головы. Ему очень хотелось видеть ее милые глаза, улыбку, слышать ее голос. Он даже во сне видел ее много раз.

И вдруг она пришла. И пришла в тот момент, когда разгоревшийся бой захватил Морозова без остатка, когда он, может быть, впервые за эту тревожную неделю забыл ее.

«Наверно, часто так бывает в жизни, когда не ждешь...» — повторял он про себя эту фразу. Старший лейтенант шел сейчас по траншее своей обычной пружинистой походкой. Внешне Морозов ничем не изменился, по-прежнему был строг и расчетлив, но возбуждения в нем трудно было не заметить.

Когда он проходил мимо Тони, она стояла в окопе, на земляной ступеньке, облокотившись на бруствер, и, словно застывшая смотрела через линзы двенадцатикратного цейсовского бинокля на город, занятый фашистами. Морозов секунду любовался ею и тут же забеспокоился.

— Так подолгу нельзя стоять, — сказал он серьезно, когда она опустилась на дно траншеи и повернулась к нему. Лицо ее было сосредоточенно, вокруг больших глаз образовались два круга от ободков бинокля. — Можно запросто на мушке снайпера оказаться. А кому это нужно?..

Но Тоня вся была поглощена увиденным.

— Видно, и в самом деле скоро будет жарко. По всему заметно, они заканчивают приготовления...

Морозов улыбнулся: «Ни единого моего слова не услышала».

— Я не права? — удивленно спросила Тоня, и глаза ее расширились, а на лице чуть-чуть обозначилось смущение.

— Как раз наоборот!..

— А почему же вы улыбнулись?

— Потому, что вы настолько увлеклись наблюдением, что обо всем окружающем забыли. Я вам сказал — смотреть так долго нельзя. Вас снайпер снимет.

— A-а! Да всякое может быть, — просто и естественно, как о малозначащем, сказала девушка.

— Но голову не стоит под пули подставлять!.. Что же касается вашего предположения — согласиться можно вполне. Больше вам скажу: с минуты на минуту ожидаем пристрелочных снарядов. Я же вам не для красного словца сказал, что скоро мы здесь окажемся на сковородке...

Не отрывая взгляда от ее лица, он умолк. Когда ему доводилось смотреть на Тоню, он каждый раз задавал себе вопрос, как такая милая, интеллигентная девушка с умными большими серо-голубыми глазами могла в себе сочетать высочайшую образованность, огромную начитанность с исключительной смелостью, ловкостью, незаурядной волей и ненавистью к врагу?

— Может, вам все-таки пора закончить изучение противника и перейти в блиндаж? Он у нас в конце хода сообщения. Туда мы как раз и раненых переносим. Вы и возьмите на себя заботу о них.

— Ишь как вы ловко придумали! И не откажешься, — улыбнулась Тоня. — Нет! Останемся здесь! — твердо сказала девушка и оглянулась на Перекрестова.

— Да₍ но вы считайте себя теперь в моем распоряжении. А я ведь могу и приказать.

— Надеюсь, что вы не воспользуетесь этим правом. Мы конечно, подмога не ахти какая, но бой примем вместе с вами... Последние слова Тони потонули в грохоте близко разорвавшихся снарядов. Все трое прижались к стенке траншеи. На головы их полетели комки смерзшейся земли.

— Хорошо. Будет по-вашему. Пойдемте со мной! Я вам укажу, где занять позицию. Будете в моем резерве.

Они пошли на морозовский НП. Морозов указал разведчикам место метрах в семи от себя. Позиция была хорошо оборудована и, по-видимому, являлась запасной для комбата и политрука, Тоня хотела выглянуть. Но ее придержал ординарец комбата. Он надел на ее шапку каску, закрепил у подбородка ремешком.

— Теперь вы боец нашего батальона и должны быть по форме одеты, — сказал он.

— «Не велено», значит, без каски? — улыбнулась Тоня, — Подчиняюсь. — И, поправив на голове довольно увесистую посудину, на секунду высунулась из-за бруствера. Потом пододвинула ящик из-под патронов и встала на него. — Вот теперь другое дело. — Тоня еще раз посмотрела в сторону противника, прижала к плечу автомат, прицелилась и поводила им из стороны в сторону. Удобно.

Затишье продолжалось недолго. Из города донесся мощный орудийный грохот. Его заглушили разрывы многих снарядов. Тоня и Перекрестов повалились на дно траншеи.