В двух битвах

Девушка даже вздремнула. Но покой ее нарушила артиллерийская канонада. Снова минут тридцать фашисты кромсали перепахивали позицию гвардейцев. Трижды делали перерыв снова возобновляли огонь. Затем гитлеровцы пошли в атаку. Без выкриков, как прежде, без автоматной трескотни.

— Обмануть вздумали? Дудки! — Перекрестов тщательно целился и выпускал очередь за очередью.

Тоня поднялась с трудом. Ее качало из стороны в сторону Опираясь о стенку траншеи, она добралась до своего места, выпрямилась, установила автомат и только после этого посмотрела вперед.

— Ничегошеньки не вижу! — сказала удивленно.

— Залегли, — пояснил Перекрестов. — Не выдержали. Но лежать долго не будут...

И в самом деле, фашисты начали вскакивать и приближаться. Тоня, не целясь, стреляла до тех пор, пока совсем близко от траншеи гитлеровцы снова не залегли. Справа от себя она хорошо видела, как группа фашистов спрыгнула в траншею.

— За мной! Быстрее! — услышала она пробежавшего мимо Морозова.

Человек десять матросов устремилось за ним. «Да, там дела плохи. Сколько их попрыгало! Надо нам туда бежать».

— За мной, Перекрестов! — скомандовала Тоня. Покачиваясь, она направилась туда, где шла отчаянная рукопашная схватка.

Перекрестов схватил ее за рукав.

— Нельзя нам отсюда уходить, дочка! — взмолился он. — В тридцати шагах от нас, должно, взвод лежит. Они сейчас будут здесь...

Галдеж гитлеровцев мигом вернул Тоню и Перекрестова к брустверу. По атаковавшим хлестнули две длинные автоматные очереди. Валились сраженные, а уцелевшие начали отползать назад.

У Тони неожиданно кончились патроны. А Перекрестов с ловкостью старого охотника продолжал выпускать по три патрона по отходящим.

На правом фланге положение было угрожающее. Только Морозов с подоспевшими матросами успел покончить с первыми прорвавшимися солдатами противника, как завязалась ожесточенная схватка со второй группой. Близко от комбата был только один матрос. А фашистов шесть. С двумя, что оказались правее, старший лейтенант рассчитался одной очередью. Когда же повернулся в другую сторону, на него неожиданно прыгнул длиннющий фашист и выбил из рук автомат, потом свалил на дно траншеи и стал душить. Морозов сжался в комок и, распрямляясь, толкнул фашиста. Тот отлетел, крякнул и снова пытался напасть на Морозова. Да поздно — Морозов успел сделать по нему два выстрела из пистолета. Сразу же схватил свой автомат и бросился на помощь матросу, сцепившемуся с двумя гитлеровцами. Прямым ударом левой руки он отбросил одного фашиста от гвардейца. Тот, качнувшись, повалился на спину и выпустил из автомата очередь в Морозова. Подоспевший сзади Павлинов сразил фашиста.

— Комбат убит! — услышала Тоня чей-то голос и бросилась вдоль траншеи. Прибежала она в тот момент, когда с Морозова сняли снаряжение и расстегивали шинель. Из четырех пулевых ран на его животе обильно сочилась кровь.

— Да что же это?! — воскликнула она.

А на нее смотрели почти совсем спокойно задорные глаза Морозова.

Она помогла фельдшеру перевязать раненого и потребовала носилки.

— Поздно... Умираю я, — спокойно, каким-то не своим, гортанным голосом сказал Морозов.

У нее защемило сердце. К горлу подкатился комок. Но она овладела собой:

— Вы будете жить. Обязательно будете!

Морозов покачал головой:

— Помощь бесполезна.

Он посмотрел по сторонам, попросил позвать Лазункова.

— Принимайте командование, — сказал негромко опустившемуся возле него политруку. — Позицию удержать, чего бы это ни стоило. Усильте фланги. Прощайте.

Лазунков не мог подняться и продолжал смотреть в спокойное лицо товарища.

— Я же вам сказал все. Исполняйте! — с расстановкой выговорил Морозов.

Мрачный побрел Лазунков на НП. Когда стихли его шаги, Морозов глазами подозвал к себе Тоню. Девушка подсела к его изголовью.

Морозов глубоко вздохнул, поморщился от боли и произнес.

— Я полюбил вас. Как увидел первый раз, так и полюбил.

Теперь можно сказать об этом, песня спета...

— Зачем же так? Вы будете...

— Нет, нет, — прервал Морозов Тоню. — Я чувствую. И не ошибаюсь... Вы об этом, конечно, не знали?

— Я... — У нее по щекам покатились слезы. — Я...

На бледном лице комбата чуть обозначилась улыбка.

— Тем лучше, что догадывались... Вас многие любят. Но я получил право сказать вам об этом, умирая...

— Носилки готовы, — доложил фельдшер.

— Они потребуются позже, — ответил ему Морозов и снова обратился к Тоне: — Хочу просить вас, сохраните в своем сердце память обо мне...

Тоня нагнулась к его лицу:

— Вы мужественный человек. Таких людей я уважаю... Но вас надо класть на носилки и немедленно нести к хирургу. Я провожу вас... Это бесполезно. Всего несколько минут в моем распоряжении. И я хочу пробыть с вами.

— Вас срочно надо нести, — со слезами на глазах просила его Тоня.

Морозов заколебался. Тоня почувствовала это. Она искренне верила, что срочная операция может спасти ему жизнь.

— Если вы сию же минуту не подчинитесь, я уйду!—Тоня решительно поднялась.

— Ну что же, пусть кладут...

— Носилки! — закричала Тоня.