В двух битвах

— Сегодня они из кожи будут лезть, чтобы выиграть бой, — с досадой молвил Константин Давыдович и неожиданно добавил. — Ну что же, Андрей Сергеевич, я все-таки с часок усну. Потом сменю тебя, и ты проделаешь то же самое. Горячо придется. Надо силенкой запастись.

Фашистские пикировщики разгрузились над нашим передним краем, левым берегом Ловати и артпозициями. От нас это совсем недалеко, и блиндаж командования моментами сильно содрогался. Бомба с последнего самолета пошла точно на КП. Все, кто наблюдал за пикировщиками, разбежались в укрытие. В последнюю минуту я тоже юркнул в блиндаж, с силой захлопнул дверцу. Блиндаж так тряхнуло, что казалось, он взлетел и в следующую секунду рухнет на землю. Но рассеивается смрад, и видишь, что все осталось на месте. Наше легкое сооружение и на этот раз выдержало натиск взрывной волны.

А богатырская фигура Константина Давыдовича не изменила положения. Комбриг как лежал на правом боку, так и продолжал лежать. Грозная музыка войны не в силах была нарушить, его крепкий сон. Вот что делает усталость!

Зашедший в блиндаж Халин доложил, что люди, предназначенные для пополнения подразделений на переднем крае, собраны в лесочке, в полукилометре отсюда. Набралось около восьмидесяти человек. Я направился туда. Коротко обрисовал им обстановку, ничего не прикрашивая. Сообщил, что они придут в первый батальон, как раз туда, где фашисты намерены прорвать оборону.

— Встретят вас матросы, закаленные в боях, — говорил я. — Эти люди в буквальном смысле слова прошли огонь и воду. Командует ими храбрый, волевой старший лейтенант Курносов. Вчера, как ни напирали гитлеровцы, ни одному выродку не удалось переступить нашу траншею.

Я от души говорил добрые слова о мужестве моряков, о традициях и дружбе в батальоне, а в конце сказал:

— Командование бригады верит вам. Желаю вам с честью и достоинством выполнить свой священный долг перед отечеством!

По глазам людей видел, что слова мои дошли до каждого. В этом настроении они, разделившись на группы, направились на передовую.

Когда я вернулся в блиндаж, почувствовал большую усталость, ноги гудели, глаза слипались, клонило ко сну. И все же спать не мог. Тревожило положение в батальонах.

Голос комиссара первого батальона по телефону я слышал плохо, но разобрал, что противник бомбит берег Ловати. Я сообщил военкому батальона о пополнении. Предложил встретить его, проследить за расстановкой коммунистов и комсомольцев.

Потом телефонист вызвал комиссаров других батальонов и дивизионов. Когда я разговаривал с военкомом минометного дивизиона, проснулся комбриг. А спал ты как убитый, — сказал я ему. — Такая бомбежка была. Ничего не слышал! А вот разговор по телефону до меня дошел. Мне показалось, что Халин меня будит. Стоит над ухом и кричит: «Вставайте, вставайте! Лезут, давно лезут!» Не раз замечаю: на войне во всем, в том числе и в мелочах, своя закономерность. Даже слышать тебе дано только то, что нужно. А что к делу не относится — ты и не слышишь. Бомбежка к делу не относилась, я и не слышал.

Дождался отдыха и я. Уснул тут же, как только голова коснулась полевой сумки. Легкие толчки лейтенанта Халина разбудили меня очень скоро. Оказалось, фашисты перешли в наступление. Их первая атака была повсюду отбита.

Позже положение у Курносова начало осложняться. Враг плотным огнем артиллерии и минометов снова обстреливал район обороны первого батальона, особенно его левый фланг.

Выйдя из блиндажа, я видел, как группа бомбардировщиков перешла в пике, и снова на позиции первого батальона. Бомбы ложились на левом фланге, по берегу реки Ловати.

Связи с батальоном долго не было. Наконец связистам удалось ее восстановить. Но ненадолго. Курносов успел сказать, что несет большие потери.

— Ну, дорогой Константин Давыдович, мне надо подаваться к Курносову, — обратился я к комбригу.

— Да, пожалуй, ты прав. Кому-то из нас сейчас там нужно быть. Только об одном попрошу тебя: как отобьем атаки, так быстро сюда. И... пожалуй, прихвати отделение разведчиков.

— Зачем так много? — рассмеялся я. — Мне и двух хватит.

Я надел на ремень кобуру с пистолетом, взял два снаряженных магазина и две гранаты, а на грудь повесил автомат и вместе с ординарцем зашагал в батальон. У блиндажа начальника штаба Халин сообщил, что два разведчика Г уса во главе с сержантом поджидают меня на опушке Ореховского леса.

Лейтенант не сказал о том, что сержант — это Антонина Ильиченкова. У него с Гусом был спор на этот счет: он возражал против нее. Но командир разведчиков сказал, что комиссара сопровождать пожелала она, и добавил, что последние два дня Ильиченкова провела у Курносова и ориентируется в обстановке там лучше, чем кто-либо другой.

«Так что оснований опасаться у тебя нет, — говорил Гус. — Наша «дочь роты» вместе с младшим сержантом Перекрестовым будет прекрасным помощником комиссара».

Я как обычно, шел быстро. У опушки дорогу мне преградили два разведчика. — Вы, Ильиченкова, и есть тот сержант, о котором мне доложил Халин? — удивленно спросил я.

— Точно так, товарищ комиссар.