В двух битвах

Отчаявшись, фашисты вели артиллерийскую подготовку почти три часа. Видно, вся их артиллерия, разбросанная на десятикилометровом фронте, теперь сосредоточила огонь по позициям нашего первого батальона. В небольшие паузы между артиллерийским огнем приходили крупные партии вражеских бомбардировщиков. Мы потеряли третью часть связистов, проводная связь за эти три часа работала всего не больше пятнадцати минут.

В конце третьего часе этой необычной по силе артиллерийско-авиационной подготовки одна девятка Ю-87 спикировала на командный пункт бригады. Наши легкие блиндажики, на полметра возвышавшиеся над землей, взрывными волнами почти все были разрушены. Слоеные накаты блиндажа комбрига после первых же взрывов накренились и осели...

Положение бригады продолжало осложняться с каждым часом. К концу этой ожесточеннейшей артиллерийско-авиационной бомбардировки все наши орудия, прикрывавшие первый батальон, были выведены из строя. Посланные туда расчеты противотанковых ружей к моменту атаки были также уничтожены. Из строя вышла половина живой силы. Свой последний небольшой резерв — два взвода автоматчиков и неполный взвод разведчиков — комбриг пододвинул ближе к минометчикам и первому батальону, разместил в специально подготовленной и хорошо замаскированной траншее.

В 16 часов фашисты перенесли огонь артиллерии в глубь нашей обороны и начали новую атаку. На узком участке атаковала пехота, поддержанная танками. Моряки пропускали танки, пехоту отсекали и принуждали откатываться назад.

Военком батальона Гаврилин находился с матросами в траншее. С вымазанным пороховой гарью лицом, в опаленной шинели, с автоматом в руке, гранатами и двумя дисками на широком командирском ремне он внешне ничем не выделялся среди подчиненных. Так же ложился на дно траншеи, когда накатывался танк, но потом первым оказывался на ногах и открывал огонь из своего автомата по наступающим за броней фашистам.

Левее, где раньше оборонялся взвод, а сейчас и полного отделения не насчитывалось, семь гитлеровцев соскочили с танка и бросились в окоп. Гаврилин рванулся туда и очередью из автомата повалил троих. С остальными в следующую секунду расправился ординарец комиссара.

И сразу же Гаврилин побежал вдоль всей линии обороны, предупредил каждого, что фашисты свою пехоту к нашей позиции подвозят на танках, поэтому надо открывать огонь по бортам машин.

Хитрость-врага не удалась. Каждый раз фашистская пехота накрывалась огнем, но танки, не встречая, как прежде, огня нашей артиллерии, нагло проходили вперед, затем возвращались назад и по нескольку раз нещадно утюжили нашу траншею. Сопротивление моряков слабело. Все чаще отдельным группам гитлеровцев удавалось врываться в нашу траншею. Критическую обстановку часто разряжал комбат Курносов. Он со своим резервом в десять человек сразу же восстанавливал положение.

И сейчас в траншее появился комбат с четырьмя гвардейцами. Полное, округлое лицо Курносова осунулось. Только что умер взводный, который своим телом закрыл комбата от пули фашиста Много людей погибло за эти дни на глазах Курносова, но гибель взводного он воспринял особенно тяжело.

В разгар боя перед Курносовым появился окровавленный матрос. От его тельняшки уцелел лишь залитый кровью ворот и один рукав. Лицо его — сплошной кровоподтек. Сквозь узенькие щелочки век, словно угольки, светились воспаленные глаза. Окровавленная правая рука крепко сжимала дульную часть автомата, у которого от ложи сохранился лишь заостренный кусок дерева. Качаясь, с трудом удерживаясь на ногах, матрос доложил, что на участке второй роты в строю остались трое и те ранены.

— Четвертый я, — тяжело дыша, говорил матрос. — Командир наш лейтенант Заварзин лежит в траншее. Ноги перебиты. Руки перебиты.

Курносов слушал матроса и никак не мог узнать его. Голос очень знакомый.

— Блинов?

— Он самый, товарищ комбат.

Курносов обнял его:

— Как же тебя изуродовало!

После некоторого раздумья комбат подозвал главстаршину и четырех матросов — все, что осталось от резерва:

— Быстро туда! К Заварзину!

Он видит, как в крохотных щелочках радостно заблестели глаза окровавленного Блинова. Блинов вскакивает на ноги.

— Спасибо, товарищ комбат!

Курносов смотрит черноморцу вслед и думает: «Да, там дырку залатаем, но новую жди каждую минуту. Закрыть ее теперь нечем». И все-таки он упорно не желает согласиться с тем, что выхода нет. Его ум напрягается до предела. И Курносов посылает офицера по траншее с задачей: быстро осмотреть взводы и, где представится хоть малейшая возможность, по одному матросу снять. Собрать хотя бы двух-трех и привести к нему. Он подменит ими своих «лейб-гвардейцев», что ушли к Заварзину.

Его внимание привлекла усиливающаяся пулеметно-автоматная стрельба на левом фланге. Но вот уже положение осложнилось в центре и справа. Пришедший офицер доложил, что удалось собрать только троих матросов.

— К Заварзину!

Проходит еще несколько минут, и главстаршина с тремя матросами возвратились.

Но тут же пришлось послать резерв в центр обороны. Оттуда приходил раненый матрос, по поручению командира просил помощи...