В глубине осени. Сборник рассказов

Когда-то, когда Тяжину было столько же лет, сколько сейчас его дочери, у Серёжи возникла странная идея: пешком пересечь весь город по прямой линии, нигде не сворачивая – необычная фантазия для одиннадцатилетнего мальчика. Идея возникла внезапно. В кино. Что это был за фильм – он не помнил. Детские билеты были дёшевы, и Сергей часто бегал на дневные сеансы один.

Были последние дни октября или начало ноября. Дни становились всё короче, и темнело рано. Когда Сергей вышел из дверей кинозала, дневной свет ещё освещал улицу, но в нём уже что-то дрогнуло, и он начал медленно гаснуть, как перед сеансом фильма, когда выключают свет и темнеет не сразу, а постепенно. Только на улице это происходило ещё медленнее. Тяжин не помнил, почему ему пришла в голову именно эта мысль, но появилась она внезапно, как, впрочем, и решимость её исполнить. Он двинулся по улице, минуя перекрёсток, и углубился в район Старого города, на условной границе которого находился кинотеатр.

Школа имени Соломеи Нерис. Букинистический антикварный магазин.

Тут же в эти воспоминания вклинивались и более поздние. Вот он уже стоит в тесном уютном помещении магазина под низкими монастырскими сводами у полок со старыми книгами. Перебирает открытки с изображениями улиц Старого города, какими они были в конце ХIХ и в начале ХХ века. Тихо переговаривается со своим другом Мирославом. Листает замшелые книжки. Вдыхает неповторимый запах старинных переплётов, потёртых корешков, пожелтевших листов.

Вдруг открылись монастырские высокие резные двери морга, и Мирослава вывезли на каталке. Он был одет в тёмно-серый костюм, который был ему велик. Один глаз был чуть приоткрыт, и в щёлке виднелся голубоватый радужный ободок. Когда перекладывали Мирослава в гроб, Тяжин взялся за ноги покойного друга, перевязанные тесёмкой, на которой болталась бирка с фамилией, и с удивлением почувствовал неожиданную лёгкость: болезнь съела и высушила тело Мирека – так звали его близкие и друзья.

Мгновение… и опять та же улица. Доминиканский собор. Дорога постепенно спускалась к улице Горького со стоящей на углу высокой колокольней костёла святых Иоаннов. Дальше узкими переулками вышел к Саду молодёжи. Мимо тира, аттракционов и павильонов по центральной аллее дошёл до узкого мостика через быструю неширокую речку Вильняле. За речкой резко взлетали вверх холмы Нагорного парка. Стал взбираться по извилистой тропинке. Накрапывал дождик. Быстро темнело, и холмы покрылись туманной сыростью.

Он не чувствовал времени и усталости. На особенно крутых подъёмах хватался за ветки густо растущих деревьев и кустарников. Ноги скользили по размокшей глинистой земле. Часов у него не было, и он не знал, сколько времени бродил по холмам. Дорожки были пустынны. Никого не встретил. Наконец, на вершине холма открылась поляна со стоящими в отдалении друг от друга дубами. Во влажном сумраке он почти уже не различал дороги. Неожиданно споткнулся обо что-то твёрдое, смутно белеющее под ногами. Приглядевшись, стал различать белые прямоугольные плиты, разбросанные по всему плато, на гладкой поверхности которых были выбиты буквы неизвестного ему языка. Шестиконечные звёзды. Некоторые плиты были в трещинах, несколько – вовсе разбиты на куски. Он нагнулся и поднял маленький обломок белого искрящегося камня. Положил его в карман намокшей куртки и долго держал обломок в руке, пока камень не согрелся и не стал тёплым.

Память Тяжина опять скакнула – и вот он сидит дома на кухне и вырезает столовым ножом из каменного огрызка голову коня, вгрызается в мрамор. Крошки и белая мучная пыль, как в замедленной съёмке, падают на пол.

Тут же он продолжил путь и, как ему казалось, шёл прямо. Но в неясных очертаниях холмов и тропинок происходило нечто странное. Стало мерещиться, что он недавно уже проходил здесь, хотя этого не могло быть, ведь Серёжа двигался всё время прямо. Впереди сквозь заросли увидел свет. Спустился с холма и вышел на асфальтированную дорогу, освещённую редкими фонарями. И каково же было его изумление, когда он оказался у того же мостика через речку, который переходил несколько часов назад!..

Тяжин время от времени открывал глаза. В свете фар мимо лобового стекла под косым углом крутилась и падала под колёса на вечернее шоссе редкая белая пыль и превращалась в подобие волн. Резкий ветер подхватывал и смахивал лёгкую крупу в кювет. Сергей то дремал, то вновь просыпался. Водитель – худощавый молодой парень – всё так же молча сидел за рулём и смотрел вперёд, как будто застыл или замёрз. Филька спал, положив большую голову на передние лапы, и судя по тому, как конвульсивно дрожали его брови и передние лапы, видел свои собачьи сны. В тяжёлом похмельном мозгу Тяжина кружилась одна и та же строфа: «Татьяна русскою душою, сама не зная почему, любила русскую зиму…»