В глубине осени. Сборник рассказов

Из-за пригорка выскочил всадник на вороном жеребце. Он твёрдо и прямо держался в седле, и мне показалось, что сшибить его с коня было бы очень сложно. Увидев меня, наездник натянул поводья и закружился на месте. Его чёрные густые волосы и борода развевались на ветру, клетчатая рубашка расстёгнута, и видна была часть мокрой волосатой груди. Что-то восточное сквозило в его чуть раскосых, голубых, почти детских глазах.

Незнакомец скомандовал:

– Филька, фу!

Кобель тут же бросил меня и подбежал к хозяину. Всадник перебросил ногу через седло и легко соскользнул на землю, бросил повод и подошёл ко мне.

– Здравствуйте, – говорит, – красиво у вас получается.

– Здоро́во, – отвечаю.

Слово за слово – познакомились, разговорились. Он вкратце рассказал о себе. Показался он мне человеком интересным, необычным и для крестьянина очень непростым. Пригласил он меня в гости. Я, хоть и невеликий охотник до гостей и застолий, всё же решил принять приглашение. Сложился я быстро, и мы пошли. Пёс бежал чуть впереди, а конь послушно следовал за хозяином.

– Как собака, – иронично заметил я и показал рукой на коня.

– Орлик? Даже хуже, – в свою очередь пошутил Тяжин и, подумав, добавил: – Только ещё умнее и преданнее. – Видно было, что тема ему близкая, и он продолжил: – Я ведь человек городской, собаку с собой привёз, а коня только тут, в деревне, увидел. Чёрт его знает, ни разу в седле не сидел, а тут в первый раз вскочил и поскакал. Честное слово, не хвастаю! – Я его успокоил: мол, верю. Да я и правда ему сразу поверил. Говорил он убедительно: – И не шагом, а сразу рысью и галопом. Сам не знаю, откуда во мне это. Предки – деды и прадеды – лошадники были. Материн отец Василий извозом в Тамбове до войны промышлял, и его отец, прадед мой Фрол, тоже. Потом раскулачили их. Реквизировали лошадок и дом один отобрали, второй, однако, оставили.

Тем временем мы вышли на Центральную улицу и вскоре подошли к его дому. Тяжин отвёл коня во двор, быстро расседлал, привязал к коновязи, напоил и насыпал в ясли овса. Ласково потрепал жеребца по холке.

– Орлик, хороший конь, умный.

Орлик благодарно потряс длинной чёрной гривой и улыбнулся, показывая крупные белые зубы.

– Ну вот, теперь пожалуйте в дом.

Мы взошли на крыльцо и через веранду прошли в избу.

– Клавдия, принимай московского гостя! – весело крикнул Тяжин, открывая дверь.

Жена Тяжина, глазастая, худенькая, невысокого роста женщина, приняла меня радушно. Бросилась накрывать стол. Делала она всё как-то легко, как будто это не доставляло ей никакого труда.

Боже, и что же то был за стол! Такой еды я не едал и в столичных ресторанах. Тут был выпеченный самой Клавдией воздушный пшеничный хлеб, говяжий прозрачный студень без единой жиринки, домашний сыр и отварной бычий язык, такой большой и тяжёлый, что им можно было убить человека! Салат из помидоров с репчатым лучком, с деревенским подсолнечным маслом и чёрным перчиком, свекольный салат с чесночком, квашеная капустка, всевозможные соленья и маринады, солёные скользкие грибочки, огненные мясные жирные щи, на второе – рагу из кролика, зажаренная на бутылке в духовке домашняя курочка, с румяной жареной картошечкой. Из напитков ледяная, чистая, как слеза младенца, самогонка двойной перегонки – тяжинского производства, «смородишный» морс и, что меня окончательно восхитило, на десерт сливочное мороженое с тёртым шоколадом или ягодным вареньем, на выбор. И всё это натуральное, выращенное и приготовленное руками самих хозяев. Я до сих пор вспоминаю этот стол с благоговением!

После щей Тяжин возобновил лошадиную тему.

– Конь, он ведь не животное, он человек. Ей-богу! У каждого свой неповторимый характер, и нет двух одинаковых коней. Вот, скажем, Орлик: он и верхами, и за сохой идёт, и в телегу его запряги – и можешь хоть до Тамбова и обратно доехать без роздыху. Универсальный конь! А может попасться такая скотина, что хоть что ты с ним делай – он работать не будет. Помнишь, Клава, у Якута был жеребец? – обратился Тяжин к супруге.

– Не-а, – белоснежно улыбаясь, ответила супруга.

– Ну да, откуда ж тебе знать, – с сарказмом подтвердил Сергей.

– У вас тут и якуты живут?

– Какие якуты? – не понял Тяжин.

– Ну, ты сказал у Якута, – уточнил я.

– А! Он такой же якут, как я китайский император. Тутошний он, здесь родился и всю жизнь прожил безвыездно. Ругается он так: «Якут твою мать». А ругается он часто, вот и приклеилось прозвище. Но я не про это. Купил он коня. С виду классный жеребец, хоть на выставку: и стать, и рост, и зубы. Запряг его Якут в соху. Тот метров пять прошёл и хана: лёг на бок и не идёт. Якут его поднимать – тот ни в какую. Лежит. Якут и так, и сяк, и лаской, и кнутом – бесполезно! Пока из сохи не выпряг, жеребец не поднялся. Якут его в телегу – та же картина. Пробовал в седло – конь то на дыбы, то на спину падает, то коленки ему грызёт. Как ни бился – ни черта не выходит. В хлеву пару раз задними ногами лягался, чуть хозяина не покалечил. Помучался Якут, видит, не будет с такого коня толку – и сдал его в кооператив на колбасу.

– Не жалко?