В глубине осени. Сборник рассказов

– Такого-то коня? А чего его жалеть? Только зря корм переводить.

Помолчали. Тяжин продолжил:

– Тут не так давно случай со мной был. Я и Клавдии не стал говорить, чтоб не пугать. – Клавдия, смотрю, насторожилась. – Шёл я домой из района через пустырь, там в прежние советские времена аэродром был. Кукурузники раз в день летали из Тамбова и обратно. Полёты в расцвет перестройки закрыли. Теперь пустырь. Иду, стало быть, неспехо́м, покуриваю. Смотрю, на другом конце пустыря кобыла с жеребёнком пасутся. Ну, пасутся – и хрен с ними. Иду. Только, глядь, кобыла с места сорвалась и побежала в мою сторону. Думаю: значит, надо ей, раз побежала. Продолжаю идти. А кобыла всё бежит ко мне и так, по дуговой траектории, приближается. Не успел я врубиться, как она уж в плотную ко мне подбежала, развернулась, подпрыгнула и двумя задними копытами как даст!.. Даже сам не знаю, как среагировал – отпрянул. Только по куртке на уровне груди копытами чиркнула. Хорошо, что я в этот момент тормознул. Иначе, считай, рёбра бы она мне в лёгкие, а может, и в сердце вбила.

У Клавдии, вижу, глаза округлились и лицо побледнело.

– Вот так вот узнаю о нём случаем, мимоходом, – обратилась она ко мне. – Ведь ничего не расскажет никогда.

– А чего рассказывать, когда обошлось. Дело прошлое.

Тяжин грустно улыбнулся и махнул рукой.

– А чего она напала-то, не пойму, – простодушно спросил я.

– Так она жеребёнка защищала. Они ж, бабы, агрессивными становятся, когда ребятёнку что угрожает, – Сергей хитро посмотрел на жену. Клавдия улыбнулась, обнажив ряд белых ровных зубов, и погрозила мужу кулаком. – Видно, думала, что я к ним иду, к жеребёнку её, а я ни сном ни духом и не собирался. Да разве кобыле объяснишь!.. – Он помолчал и добавил: – Бабы, правда, сейчас тоже разные пошли. Иные по пьяни нарожают и сразу забывают, что у них дети есть. Тут у нас в деревне полно таких.

Мы выпили ещё по одной, и я поинтересовался у Тяжина:

– И как же ты сельскую науку одолел? Тяжело, наверное, было?

– Никакой особой науки тут нет. Где книжку почитаешь, где опытных людей послушаешь, где свою голову включишь, а главное – упорство и выдержка, – Тяжин чуть подумал и хвастливо заключил: – Я ведь что сорняк-репейник: куда ни брось – всюду прорасту!

– Книг, вижу много у вас.

– Есть немного: Клава любить почитать, и я не прочь, – Тяжин встал, полез в буфет и вытащил общую тетрадь в чёрной дерматиновой обложке. – На вот, будет время, прочти. Тут я о себе и так, всякие общие мысли про жизнь, накарябал.

– Да ты, никак, ещё и писатель!

Тяжин удивлял меня всё больше. Я взял у него тетрадь, раскрыл и начал читать:

«…Нет, друзья мои, не променяю я и одного вольного деревенского дня на всю вашу столичную жизнь, зачумлённую газами, сутолокой, мелкими страстями и дешёвеньким, болезненным тщеславием. То ли дело, вставши поутру с первыми лучами солнышка, умывшись студёной водицей из колодца, запрячь молодого, налитого силой жеребца. Ногу в стремя – и айда в поле! Нет большей радости, когда чуешь под собой могучее лошадиное тело, играющую мышцами спину, когда чуть тронешь бок коня легкой плетью, пустишь его в галоп. Бешено полетит под тобой земля, и ты сольешься с животным в единое тело кентавра. Ветер загуляет по всему твоему телу, полный солнца, дурмана разнотравья, пьянящего запаха родной земли. Тогда всё мелкое и наносное отлетает прочь! Ты уже не ты. И видятся сквозь стелющиеся в лощинах туманы другие кони, другие всадники в сверкающих на утреннем солнце кольчугах, латах и шеломах с пиками и мечами в умелых, твердых руках. И сам ты как будто ощущаешь на своих плечах невидимые доспехи и тяжесть боевого меча в деснице, ни с чем несравнимый восторг и ярость конной атаки! Заговорит в тебе кровь предков. Вот где воля! Вот свобода!..» – но Тяжин внезапно захлопнул тетрадь прямо перед моим носом.

Он смущённо попросил:

– После, потом, а то мне как-то неловко, будто я перед тобой голый посередь избы стою.

Я спрятал тетрадь за пазуху. Поблагодарил хозяев за щедрое угощение и засобирался домой.

Тяжин с женой вышли на крыльцо провожать:

– Ты заходи, только писанину мою не забудь вернуть, а то у меня копий нет.

К моему стыду, я закрутился и не вернул Тяжину тетрадь. Вспомнил о ней только в Москве, и то не сразу. Раскрыл так, от нечего делать, и незаметно увлёкся. Передо мной проходила жизнь этого странного человека. Возникало много вопросов: «Зачем ему, судя по запискам, неглупому и талантливому, понадобилось переезжать из города в эту глухомань? Зов крови? Могилы предков? Желание проверить себя на прочность? Доказать себе и другим, что и здесь он выживет и не пропадёт? Нашёл ли он то, что искал? И что будет с ним дальше?»

Вопросов было больше, чем ответов…

Пока поёт соловей

Соловей возвращался каждый год в начале мая. Резанов не знал – прилетит ли нынче?

Он опасался: а вдруг что-нибудь случится, изменится – и он не долетит или пролетит мимо?