В глубине осени. Сборник рассказов

Очнулся ночью. Кругом было тихо и совершенно темно. Увидел мерцающие россыпи звёзд между темнеющими шапками сосен. Рядом никого не было. Провёл рукой по голове – бескозырки нет. Пошарил вокруг по траве, но не нашёл. Не мог понять, где он и как здесь оказался. Постепенно начал вспоминать. «Хоть бы фонарь какой!» Пошёл наугад, во тьме спотыкаясь на лесных ямках и бугорках. Было ощущение, что он спускается куда-то вниз. Вдруг стал натыкаться на какие-то заборчики и оградки. Только через некоторое время понял, что идёт по кладбищу. Во мраке смутно чернели советские звёзды и православные кресты надгробий. Цепляясь за металлические прутья, петляя в проходах между могилами, Филумов кое-как пересёк кладбище и увидел внизу свет далёкого фонаря. Наконец, он спустился с холма на пустынную улицу. Куда идти дальше, не знал и даже не был уверен, в Гороховце ли он находится. Издали увидел идущего навстречу прохожего. Когда мужчина приблизился, Филумов обратился к нему:

– Скажите, а это Гороховец?

Мужчина дико посмотрел на заблудившегося матроса и подтвердил, что да, и объяснил, как пройти к общежитию судостроителей.

Филумов добрался до общаги, когда уже светало. Свалился на койку и проспал часа три. После подъёма ему объявили, что он наказан и должен заступить «на тумбочку». Стоять у тумбочки двое суток было глупо и более противно, чем валяться пьяным в лесу или ползти ночью через кладбище.

Дебаркадер. Шторм. Сон

Но вот вольные деньки в Гороховце подошли к концу. Экипаж несколько раз был на верфи. Матросы помогали судостроителям заканчивать корабельные работы. Впереди их ждала Ока, за ней Волга.

Чкаловск на берегу Горьковского водохранилища, досдаточная база судостроительного завода. Здесь их водолазный бот, перед тем как двинуться вниз по Волге, должен был пройти ходовые испытания.

Никто не помнил, как деревня Василёва слобода стала посёлком Василёво. Произошло это как-то незаметно к середине XIX века. Зато известно, что в 1937 году лётчик Валерий Чкалов перелетел через Северный полюс в Америку – и Василёво, где он родился, срочно переименовали в Чкаловск. Трудно представить, что чувствует человек, когда он ещё жив, а посёлок уже назван в его честь? Наверное, наступившее бессмертие или приближение смерти? Неприятное чувство. «Не хотел бы я быть на его месте», – подумал Филумов.

Чкаловская база – это дебаркадер, проще говоря, дом на воде. Несуразная вещь. Символ безволия, ненадёжности и временности человеческого жилья. Судно, которое никуда не может уплыть: без двигателя, штурвала и руля. Зато его можно в любой момент переправить по воде на буксире и поставить в другом месте.

Рядом к причалу был пришвартован и их корабль. Жизнь команды ещё сохраняла элементы свободы и демократии. День проводили на корабле: каждая боевая часть осматривала своё новое хозяйство. Механики, водолазы, радиотелеграфисты, сигнальщики, боцманская команда включали и проверяли своё оборудование, комплектность запасных частей, вместе с заводскими маляршами красили каюты. Пока заканчивали покрасочные работы, жили в кубриках на дебаркадере. Тут уже никакого поста и тумбочки не было. Спали где придётся. К вечеру по коридорам и кубрикам гулял дух разведённого спирта, все малярши были разобраны по кроватям вне зависимости от возраста и внешних данных. Женщины к подобным нравам были привычные, и ехали из Гороховца в командировку уже морально готовые, зная, что к чему.

По пьяному делу случались эксцессы. Филумов и здесь сумел отличиться: подрался с мичманом-водолазом. Так как-то, слово за слово, то да сё – мичману что-то не понравилось, стукнул Филумова в личность, ну и тот не стерпел, приложился пару раз с оттягом. Шум, гам, гранд шкандаль! На утреннем разводе оба сияли подглазными фонарями. Мичману командир ничего не сказал, а у Филумова спросил про синяк под глазом: мол, откуда. На что матрос прямо и честно ответил, что споткнулся, когда спускался по трапу, и нечаянно ударился о переборку. Командир недоверчиво и строго поглядел на матроса и сказал, что если матрос Филумов ещё раз так неудачно ударится, то дисбат ему обеспечен. В наказание командир приказал на всё время перехода до Севастополя перевести Филумова из радиотелеграфистов в боцкоманду. К чему тот отнёсся чисто философски и подумал: «Ну и хрен с тобой, побуду на свежем воздухе, всё лучше, чем в душной радиорубке». Тем более что боцманскую науку он прошёл ещё в начале службы на корабле и знал, как держать кранцы во время швартовки, драить шваброй палубу, наматывать швартовы на лебёдку, отдавать и поднимать якоря.

С мичманом они, кстати, помирились, тем более что, как позже оказалось, делили одну маляршу на двоих. Выяснилось это, уже когда корабль уходил из Чкаловска: наступил волнительный час расставания, и любвеобильная малярша обнималась и целовалась сначала с мичманом, а потом тут же и так же весело прощалась с Филумовым.

Высоконравственный читатель может воскликнуть:

– О темпера, о морес! – и будет, несомненно, прав.

На что участники этой драмы, в свою очередь, могут ответить: