В глубине осени. Сборник рассказов

Кэп – капитан-лейтенант Кашкин, мужчина лет сорока, с круглым полным лицом, лысеющим черепом и светло-рыжими волосиками, коренастый (по слухам, занимался боксом), в белой майке и тёмно-синих трениках. Он открыл дверь и молча кивнул: мол, заходи. Филумов протиснулся в небольшую каюту, огляделся – тесно, отойти в сторону, если что, не получится. Кэп закрыл дверь и стоял напротив, он был на полголовы ниже Филумова, но это сейчас не имело значения. Филумов был готов к неожиданностям, но полностью увернуться от удара справа не успел, лишь несколько отклонился и немного его смягчил, и тут же получил удар слева по корпусу. Кашкин осторожничал, бил вполсилы – явно боялся оставить синяки. Но Филумов знал, что отвечать нельзя, даже одним ударом, иначе трибунал и дисбат, а такая перспектива ему не улыбалась – ему домой надо! Обидно, конечно, но не больно, можно терпеть – зубы целые.

На этом экзекуция закончилась, и Филумов спустился в свою каюту. О том, что произошло в каюте командира, он никому не сказал. На расспросы друзей-матросов отвечал коротко: «Так, поговорили».

Размышляя над случившимся, Филумов пришёл к выводу, что Кашкин просто дурак и трус. Экзекуция только тогда имеет смысл, когда производится публично, чтобы другие молодые матросы видели власть командира, боялись командирского кулака и знали, что с ними будет в случае неповиновения. Для этого командиру, хоть это звучит странно, необходима сила и смелость.

Экзекуция в каюте командира с глазу на глаз – глупость. Без свидетелей она безопасна для Кашкина, но по этой же причине бесполезна, потому что не могла никого устрашить или привести в чувство. Надо принять во внимание, что команда по приёмке бота была сборной, временной, с разных кораблей. За два месяца вольницы дисциплина команды разболталась, но Кашкин за всё это время ни разу не проявил себя как жёсткий, волевой офицер, никого не наказал, не распёк, сам потихоньку расслаблялся, что его авторитету явно вредило. В поведении командира не было последовательности: надо было либо всё это время держать команду в ежовых рукавицах, либо тихо-спокойно довести корабль до Севастополя. А тут, понимаешь, он решил втихую употребить силу, да ещё по такому мелкому поводу, как картошка.

«Ну, вывел бы, если такой смелый, непослушного матроса перед строем и стукнул бы пару раз для острастки. Так ведь нет, боится. Трус!»

К тому же Филумов считал, что Кашкин по-человечески обязан ему, Филумову, ведь именно он спас легкомысленного капитан-лейтенанта от наказания, когда бот оторвало от сухогруза. Если бы матрос Филумов прозевал, заснул или хоть на время ушёл со своего поста на баке, если бы не кинулся в нижние каюты, не поднял бы товарищей, то через полчаса, а то и раньше, кораблик сидел бы на мели, и не факт, что волжское дно в этом месте оказалось бы песчаным, а вдруг камешки? А это значит – помятое днище, а ещё, не дай бог, пробоина, и, возможно, не одна, течь и так далее… Но и без камней и пробоин шуму было бы выше крыши – пришлось бы вызывать буксир, снимать бот с мели, стало бы известно в Севастополе (а кораблик продают в братскую Ливию, между прочим, за валюту). Возникли бы вопросы: «А где в это время обретался ты, дорогой товарищ Кашкин? И что ты изволил делать? А, так ты об это время кинишку смотрел? На другом пароходе? Почти со всей командой? Хорош, нечего сказать…»

«И не видать бы тебе, капитан-лейтенант Кашкин, козёл ты вонючий, никакой Ливии, ни валютных бонов, ни импортной аппаратуры, ни золотых побрякушек для супруги, ни заграничных джинсов для сынишки, как своих поросячьих ушей. А вместо «спасибо» получи, матрос Филумов, по морде. Да ещё под дых, на тебе! За то, что картошечку нашу домашнюю не захотел обиходить. Вот тебе, паря, благодарность за службу от лица командования. Ну и хрен вам в обе руки, дорогие товарищи командиры!» – матерился про себя Филумов, ворочаясь на своей коечке в полутёмной каюте.

Ничего этого Филумов Кашкину не сказал. Бесполезно!

Однако перебирать картошку его больше не заставляли.

Волго-Дон

Тем временем сухогруз, а вместе с ним и водолазный бот Филумова, подходил к Волгограду. Впереди Волго-Донской канал и тринадцать шлюзов. В Сарептском затоне бот отшвартовался от сухогруза – иначе не пройдёшь, ширина шлюзов не позволяет.

Здесь Волга, по существу, заканчивается. За вторым шлюзом вода в канале уже донская. А Волга течёт себе дальше, к Астрахани, и как известно, впадает в Каспий.

Но Филумову с командой нужно дойти до Севастополя, и значит, пройти шлюзы Волго-Дона и дальше от Калача по Дону, в Азовское море, через Керченский пролив – в Чёрное, а там вдоль крымского бережка ещё маленько, а тут уже недалеко и до родной Стрелецкой бухты.