В глубине осени. Сборник рассказов

Несмотря на то что он два раза тонул, Филумов не боялся воды. Это была его стихия. Он сначала научился нырять и только потом плавать. Чуть не утонул, когда в семь лет в первый раз поехал в пионерский лагерь. Он занырнул слишком глубоко, и когда попытался встать на дно, то оказалось, что ему там «с головкой». Сначала он очень удивился, потом испугался и начал истерично бить руками и ногами по воде. На его счастье, рядом плавал пацан из старшего отряда, он и подтолкнул малыша ближе к берегу. Но этот случай не отвадил легкомысленного ныряльщика от реки, и он вскоре быстро научился держаться на воде.

Во второй раз Филумов едва не утоп в Балтийском море, когда отдыхал летом на Куршской косе в посёлке Пярвалка. Было ему тогда пятнадцать лет, он активно занимался спортом и плавал уже прилично. Его самоуверенность чуть не стала причиной гибели.

В тот день штормило. Над пляжем трепыхался чёрный флаг, а это значило, что купаться сегодня запрещено. Волны с грохотом и шумом падали на берег, поднимая со дна песок и мелкие камни. Отец Филумова ушёл играть в карты со знакомой компанией отдыхающих. У берега барахтались немногочисленные купальщики, прыгали в налетающий кипящий прибой – он закручивал их беспомощные тела, срывал плавки и лифчики, переворачивал, тащил по дну и безжалостно выбрасывал на прибрежный песок.

Филумов с приятелем из Калининграда – они познакомились на пляже – решили сплавать на отмель – это метров двести от берега. Дно от берега сначала полого опускалось в глубину, а затем резко поднималось, образуя песчаную мель. Там в спокойную погоду можно было постоять и отдохнуть. Плавали оба хорошо, приятель вообще вырос на море. С берега казалось, что отмель недалеко, рукой подать. Недолго думая, поплыли.

До мели добрались довольно быстро. Однако путь по волнам показался в два раза длиннее обычного, и сил, чтобы доплыть туда, понадобилось больше. Но это было не страшно. Трудности начались, когда парни добрались до отмели, и казалось, что она тут, под ними, но едва они вставали на неё, чтобы отдохнуть, как мощный вал смывал их в сторону берега, в яму. Каждый раз они упрямо пытались вернуться и устоять на проклятой отмели, но раз за разом картина повторялась. Через полчаса бесполезной борьбы приятели совершенно выбились из сил, и Филумов каким-то звериным чутьём почувствовал, что ещё десять минут – и сил не останется совсем, придётся идти ко дну. Он с тоской посмотрел на залитый солнцем пляж. Теперь ему показалось, что берег так далеко, что они не смогут вернуться. Увидел, как бегает по берегу отец. В эти минуты он понял, что такое, как говорят лётчики, «точка невозврата»: у них просто не хватит сил, чтобы дотянуть до берега, и надо сию минуту решать – оставаться здесь навсегда или всё же попытаться вернуться назад. Сил уже почти не осталось. Калининградский друг барахтался рядом, и Филумов видел его широко раскрытые от страха глаза, успел ещё подумать: у него самого, наверное, такие же.

– Давай назад! – крикнул Филумов, на большее у него не было ни времени, ни сил. Он развернулся головой к берегу, лёг на волну, еле-еле перебирая отяжелевшими руками и ногами. Совершенно обессиленные ребята выползали на берег по-пластунски: выползли и с полчаса лежали неподвижно и тяжело дышали, словно два выброшенных на берег дельфина.

Случаи эти вспомнились Филумову, когда он стоял у штурвала, но он не почувствовал тогдашнего страха, наоборот, был уверен, что шторм скоро кончится, и они дойдут до Севастополя и до своей Стрелецкой бухты. Он уже совершенно привык к болтанке и мог стоять у руля хоть всю ночь. Трос, уходящий в тёмную бушующую темноту то натягивался, то провисал дугой, а буксир всё тянул их к Керчи, к Чёрному морю. Филумов вглядывался в колыхающийся за иллюминаторами полумрак и мелькающие вдалеке бортовые огни буксира.

И было ему видение: как будто перед ним в бушующем океане болтается старинный корабль, по палубе бегают странного вида люди с раскосыми глазами, в коротких кимоно, с забавными пучками волос на макушках; они что-то кричат, пытаются убрать паруса, рубят грот-мачту – она с треском падает за борт и исчезает в волнах, а беспомощный корабль, подхваченный бурей, уносит всё дальше на северо-восток, в холодный океан. И почему-то Филумов в этот момент был уверен, что когда-нибудь он напишет об этом корабле и об этих людях большую картину или роман – он ещё не знал точно когда, но непременно напишет, обязательно…

Аврал

Севастополь. Начало мая 197… года. Уже несколько месяцев, как отцвёл миндаль – и зеленеют холмы по берегам Стрелецкой бухты. Миндаль в этом году зацвёл как-то особенно рано, и по утрам можно было наблюдать божественную по красоте картину: цветущий миндаль весь в бледно-розовых цветах и в февральском снегу. Холодящий лицо и ладони ночной порывистый ветер сменился влажным тёпленьким муссоном, переходя в полуденный прохладный штиль. Впереди лето, а значит, жара и духота в каютах и на боевых постах.