В глубине осени. Сборник рассказов

Поздникин за это время успел отгулять отпуск. Предложение поехать вместе с ним к морю Елена отвергла, сославшись на занятость в больнице. Николай не оставлял попыток сблизится с Леной: он то вызывался проводить её до дома, то приглашал в кино или поехать куда-нибудь отдохнуть за город. Но она всякий раз отвечала уклончиво, и чем настойчивее становились предложения Поздникина, тем твёрже и холоднее был её отказ. Вечерами, вспоминая Николая: его лицо, фигуру, манеру говорить, – она чувствовала: ничто не шевелилось в ней, не вздрагивало сердце, не тосковала душа.

«Чёрт возьми, чего ей надо?» – раздражённо думал Николай, но так и не мог угадать причины её отчуждённости.

Елена была полностью увлечена работой и на ухаживания Николая смотрела как на что-то не очень важное и мешающее серьёзному делу, которым она в этот момент занималась. Ей пришлось практически заново учить Резцова говорить, читать и писать.

«Больной Резцов А. В., 42 года (история болезни № 1419), получил 29/06.19… г. диаметральное пулевое ранение черепа, с входным отверстием в задних разделах левой височной доли, на границе с затылочной областью. После ранения длительная потеря сознания…»

Работа с Резцовым увлекла Елену. Было трудно, но постепенно, шаг за шагом, она продвигалась вперёд. Речь пока что давалась Андрею с трудом. В остальном же состояние улучшалось – природное здоровье брало своё. Раны на голове затянулись. Переломы руки и ноги срослись без осложнений, и гипс уже сняли. Она проводила с ним ежедневные восстановительные речевые и письменные занятия по методикам, разработанным полвека назад во время Великой Отечественной войны.

Елена перечитывала свои записи в истории болезни:

«Вначале больной Резцов А. В. мог повторять отдельные слова, не всегда понимая их значение. Ему удавалось правильно произнести, написать и прочитать отдельные буквы, но в написании слогов он менял местами и путал согласные с гласными, и вместо «ал, ап, кот, тру, ул, тру, зуб, кто» – писал «ла, па, кто, тур, лу, буз, кио». Произнеся звук «л», он уже не мог переключиться на следующий звук «м», сам по себе ему доступный, и начинал беспомощно повторять:

– Эх… вот… эх…

Если ему ещё удавалось повторение таких пар слогов, как «па-ба» или «да-та», то повторение серии трёх слогов «би-ба-бо» было недоступным для него и вызывало лишь стереотипное «ба-ба-ба», с постоянной попыткой отделаться от насильственно повторяющегося приступа. Он повторял «Катя» как «тятя», «дорога» как «дода», или после длительных проб и повторения «до-pa» никогда не мог дать адекватного воспроизведения серии из трёх слогов. Характерно, что инертность установки отражалась у него не только на персеверации слогов внутри слова, но и на невозможности произнести следующее слово (например, «дорога») и, повторив слог «до», он был не в состоянии повторить последующие два – «ро-га», воспроизводя его как «до-да». При попытках назвать предъявленные ему предметы эти трудности заметно возрастали, хотя по своему типу оставались прежними.

Естественно, что даже простое сочетание двух слов или элементарная фраза оказываются недоступными больному, фраза «дай пить» повторяется им как односложное «тить», причем сам больной (сопровождая это слово характерными реакциями «Эх… да… эх…») даёт понять, что он недоволен своим повторением, но не может отделаться от насильственного штампа».

На этом этапе лечение затормозилось.

– Что, Елена Михална? Какие дела? Как там наш Резцов? – спросил Лурье, едва Лена в очередной раз вошла к нему в кабинет. – Присаживайтесь. Рассказывайте!

– Пока тяжело, Иван Степанович, ничего у меня не выходит, – чуть не плача, пожаловалась она.

– Ну, ну, ну, полно, Леночка. Успокойтесь! Давайте по порядку.

– Практически топчемся на месте.

– Так! Покажите мне, что Вы ему сейчас даёте?

Елена развернула свои записи и пододвинула их к Лурье. Он внимательно пробежал глазами мелко исписанные страницы.