В гору

— Этого не может быть! — воскликнула пораженная Зента. — Нет, я не верю.

— Пока окончательно еще не доказано, — согласился Ванаг, — но скоро все это выяснится. Если она зайдет к Мелнайсам, тогда отпадут все сомнения.

— Нет, это немыслимо! — протестовала Зента, схватившись за голову. Ею овладел ужас. Так долго подле нее извивалась змея, а она этого не замечала и из-за нее даже повздорила с Мирдзой. Если отношения с Майгой и не были уже такими сердечными, как раньше, то все же она продолжала сочувствовать ей — такой одинокой на чужой стороне, потерявшей родителей и оставшейся без друзей. Временами ее даже мучили угрызения совести, и она упрекала Мирдзу за то, что она чуждается Майги и старается отдалить от Майги и ее.

— Ты перестань мудрствовать, возможно это или нет, — довольно резко прервал ее размышления Ванаг. — Если что-нибудь надо делать, то нечего рассуждать. Я начинаю жалеть, что предупредил тебя. Если у тебя к Майге такие симпатии, то еще можешь все испортить.

Зента испуганно взглянула на Петера, удрученная его резкостью. Потом, не поднимая глаз, сунула бумаги в ящик, надела кофту и вывела велосипед на улицу. Петер в окно видел, как она уехала, сразу же набрав большую скорость.

«Не надо было таким тоном говорить с Зентой», — сердился он на себя и с досады кусал губы. Как трудно ему бороться со своей несдержанностью, все еще вырываются слишком резкие слова — о них не надо жалеть, если они предназначены для врага, но в обращении с друзьями грубость непростительна. Вот и теперь, слова его, как крапива, обожгли Зенту, а ведь ей он говорил бы самые нежные слова, если бы только хватило смелости. Нет, он не осмеливался. Она всегда была такая спокойная, такая со всеми приветливая, добрая и обходительная, что он рядом с нею казался себе неуклюжим медведем. Да, медведем, которому так и хотелось подхватить Зенту на руки. Но он сдерживал себя — вдруг она заметит, какие чувства бушуют в груди ее послушного ученика, и начнет его избегать, сторониться… И вот… Эх, хотелось стукнуться головой о стенку. Быть может, Зента все время терпела его только потому, что, как комсомолка, считала своим долгом помогать ему в учебе, ну, а если ее терпение кончилось? «Тогда ты получишь по заслугам», — он ударил себя кулаком по лбу.

У исполкома остановилась машина. Приехал Упмалис и еще несколько человек, все они зашли к Кадикису, только одного из прибывших Упмалис проводил к Ванагу и попросил временно устроить в его комнате.

Примерно через час начали собираться истребители, жившие поблизости. Ванаг размещал их в зале заседания, чтобы случайные посетители, увидев их, не разнесли по волости весть о подготовке операции.

Время шло, один за другим начали возвращаться комсомольцы. Подходили извещенные истребители. Пришли несколько незнакомых людей и спросили Озола. Наконец собрались все. Не было лишь Майги. Кадикис, Озол и Упмалис нервничали, опасаясь, что она может не вернуться вовсе. Если Майга заметила возникшие против нее подозрения и испугалась, что бандиты могут попасться и выдать ее на допросе, или вообще изменила свои планы, то она, действительно, могла и не вернуться, попытаться где-нибудь спрятаться, исчезнуть навсегда.

Среди людей, готовых к борьбе, Зента как-то растерялась. От быстрой езды и, может быть, от терзавшего ее волнения ей стало жарко, захотелось пойти домой — умыться. Попросив у Ванага разрешения отлучиться на полчаса, она позвала с собой Мирдзу. Хотелось с близким человеком поговорить о Майге, добиться полной ясности. Но у Мирдзы не было желания уйти хотя бы на минуту из комнаты, где развивались столь важные события, ей хотелось самой присутствовать, передавать из комнаты в комнату распоряжения, слушать смелые предложения Упмалиса и восхищаться хладнокровием, с которым он готовился к предстоящей схватке, обещавшей быть совсем не легкой. Мирдза отказалась пойти с Зентой, и та уехала одна, но Ванаг заметил, что едет она так неуверенно, словно только недавно научилась ездить. И он снова пожалел, что несколькими сердечными словами не исправил свою недавнюю резкость, но кругом были люди, а он не умел одним словом или взглядом высказать свои чувства.

Наконец примчался на велосипеде один из наблюдателей и сообщил, что Майга по дороге из исполкома сделала крюк и зашла к Мелнайсам. После ее ухода Розалия Мелнайс поспешила на восточную опушку бора и там под корни сосны положила записку. На обратном пути Розалия задержана, и вот — бумажка, найденная под сосной.

Записка была краткой, шифрованной:

«Милый! Сегодня вечером ко мне не приходи. У меня много работы. Буду дежурить всю ночь. Когда освобожусь — сообщу. Милочка».

— А Майга? Куда делась Майга? — нетерпеливо спросил Озол.

— Только что видели, как она входила в домик Зенты Плауде, — сообщил наблюдатель.

— В таком случае сейчас же задержим ее там, — решил Кадикис.