В гору

Озол слегка погладил ее волосы. Он долго смотрел на нее и как бы удивлялся, действительно ли такая большая у него дочь. Взрослый человек. Ее не нужно больше ни опекать, ни водить за руку — боевой товарищ, борющийся за то же, за что он сражался в болотах под Старой Руссой и борется теперь.

— Это хорошо, Мирдза, что ты борешься с собой, — он пожал дочери руку. — Кто не борется, тот не растет. Скоро получишь комсомольский билет, — добавил он немного погодя, — он тебе поможет одерживать победы над собой. Когда будет трудно, захочется отступить, найти более легкий выход, тогда посмотри на него. Вспомни, за что комсомолу присвоено имя Ленина. Ладно, на сегодня хватит говорить, — опомнился он, — ты только что с дороги, так много рассказывала. Ложись на диван и усни! Мне еще надо почитать.

Мирдза посмотрела на открытую книгу. То была русская книга.

«Надо учиться русскому языку, — решила она. — Может быть, сумеем организовать в волости кружок и пригласить учителя».

Она легла и долго смотрела на отца. Он погрузился в чтение и, казалось, забыл все, что было пережито за день и что ожидало его утром.

«Это, наверное, замечательная книга. Смогла бы я ее понять?»

Усталость и сон смыкали ей веки. Было так хорошо. Она прожила богатый событиями день. Но надо еще много учиться, очень много. Она ведь еще так мало читала. В немецкое время не было книг. Те, что можно было достать, вызывали отвращение. Чаще всего в них ругали большевиков. Тогда ей казалось, что это ругают ее отца.

«Но Эрик меня любит! — ликовало сердце. — Как хорошо, что он догадался написать отцу». Как за один день изменилась жизнь! Еще вчера ей казалось, что она бредет в темноте, без дороги, протягивает руки и кричит: «Эрик, Эрик!» Сегодня глаза слепит от солнца, от счастья. Надо было бы сейчас же написать ему. Но отец читает, нельзя мешать. Да и почта сегодня вечером все равно не отправит письма.

Утром, перед уходом на работу, Озол сказал Мирдзе:

— Ты, вероятно, напишешь своему Эрику. Договоримся, чтобы он отвечал тебе пока по моему адресу. Буду присылать тебе письма, вместе с бумагами в исполком, или с какой-нибудь оказией. Теперь я вижу, что вас нельзя предоставлять самим себе. До вечера не увидимся, — улыбнулся он, уходя. — Надеюсь, что ты скучать не умеешь. Возьми на полке какую-нибудь книгу.

Прежде всего она написала Эрику. Не надо было искать слов, как тогда, не надо было рвать написанное, теперь она знала, что письмо будет читать человек, который любит, который нетерпеливо ждет от нее хотя бы несколько слов. Она только беспокоилась, не пропало бы это письмо, как пропадали прежние.

Написав письмо, она отнесла его на почту. Затем решила пройтись по улицам разбитого города. «Уездный комитет ЛКСМ Латвии», прочла она на дверях одного дома. Мирдза остановилась. Там работает Эльза. Вчера она не успела рассказать ей о своих комсомольских делах. Можно ли сейчас потревожить ее, зайти поговорить? А может быть, у нее срочная работа? Мирдза уже хотела идти дальше, но затем вернулась и пошла наверх. Заглянуть-то ведь можно. Не идет же она просто поболтать. Они должны здесь знать о нас все, какие мы и почему так плохо работаем.

Эльза была на совещании.

— Вы подождите, сейчас закончится, — сказала одна из девушек, и Мирдза осталась ждать.

Когда Эльза увидела Мирдзу, она радостно удивилась.

— Только что хотела посылать за тобой, — сказала она. — Я рассказала о тебе нашему секретарю, и он хочет с тобой поговорить.

Не дав Мирдзе опомниться, она повела ее в кабинет секретаря Упмалиса.

Упмалис был молодой человек в военной форме без погон, с гвардейским значком и орденскими ленточками на груди. Правую щеку пересекал шрам, но он не уродовал лицо, а придавал ему немного суровую, воинственную красоту. Серые глаза приветливо посмотрели на Мирдзу, и смущение ее рассеялось.

— Товарищ Янсон рассказывала мне о тебе, — улыбнулся он и, заметив, что Мирдза покраснела, добавил: — Не бойся, не только плохое, но и не только хорошее. Мне хотелось бы слышать от тебя лично, что мешает вам развернуть работу. Может, общими усилиями удастся это устранить.

Вначале Мирдзе было трудно говорить, но простые вопросы Упмалиса ободряли ее, когда нить рассказа грозила оборваться. Это уже не был рассказ, а дружеская беседа, в конце которой Мирдза и сама удивлялась, как она могла человеку, которого видит впервые, поведать даже о своих личных переживаниях после размолвки с Зентой, о своей придирчивости и неприязни к Майге и ее влиянии на Зенту и, наконец, о резком столкновении с Рудисом Лайвинем и нежелании считать его комсомольцем.

— Быть может, это неправильно, принимать в комсомол только юношей и девушек, которые сознательна преданы его делу, — сказала она. — Быть может, права Майга Расман, что организация должна их перевоспитывать?